Идеал женской красоты в разные эпохи

Японский идеал красоты



В Японии красота тела тесно переплетается с духовной красотой, поэтому иметь милое личико и безупречную кожу для японских красавиц не было пределом мечтаний: они учились слагать стихи, играть на музыкальных инструментах, а также поддерживать разговор как раз для того, чтобы продемонстрировать свою внутреннюю красоту. Разговорный талант в женщине ценился и расценивался как неоспоримое свидетельство присутствия в ней той самой внутренней, духовной красоты.



Показать себя "на людях", за пределами своего дома, средневековым японским красавицам было непросто. В те времена существовало всего два общественно приемлемых способа это сделать. Первый – женщину в ее вояже должен был сопровождать муж и/или кто-нибудь из домочадцев; второй – женщина должна была быть гейшей. Но и тут на их пути ставились препоны. В Японии со времен эпохи Хэйан (794 – 1185 гг.) повелось, что в публичных местах порядочные женщины должны были закрывать свое лицо рукавом или веером, а уж когда пришли к власти военные, этот обычай вообще превратился в закон!



Традиционное предпочтение японцев и их представление об идеальной женской фигуре - это отсутствие в ней женственности. Японцы предпочитали видеть в женщине девочку-подростка. Они считали, что в женской фигуре "чем меньше выпуклостей и неровностей, тем красивее". Кимоно выделяет у носящей его женшины лишь плечи и талию, скрывая одновременно как недостатки, так и достоинства женской фигуры.



В целом, для японской культуры особенности женского тела не имели самодовлеющего интереса. Главным для женщины было умение преподнести себя, сдержанно и плавно двигаться, красиво носить кимоно, вести умные беседы, предчувствовать желания мужчины за минуту. Кстати, кимоно было настолько хитро завязано, что раздевание женщины-"куколки" само по себе становилось искусством. Японец испытывал от этого ритуала не меньшее удовольствие, чем от самого сексуального контакта. Красота и ритуал в Японии -- понятия нерасторжимые. Кстати, к наготе японцы относились совершенно спокойно и она не рассматривалась ими в эротическом контексте.



Сперва эталоном японской красавицы являлись женщины с удлинёнными узкими глазами, маленьким ротиком с пухлыми губами, лицом, близком по форме к кругу, и пухлыми щёчками. Со временем идеал изменился: голова должна была быть мягкой грушевидной формы и сужаться кверху, рот и нос должны были быть маленькими, глаза – напоминать узкие чёрточки, а волосы – быть длинными и прямыми.



Для современных европейцев, это выглядит не очень привлекательно. Особенно если к этому образу прибавить ещё и густую побелку лица. По канону лицо дальневосточной красавицы должно было выглядеть как можно бесстрастнее и кукольнее, поэтому японки густо белили щеки, лоб и грудь, а брови выбривали и рисовали вместо них короткие толстые черточки под неестественным углом. Подбривали в Японии и волосы на лбу, а потом обводили линию волос тушью, чтобы лоб казался выше, а овал лица длиннее. Рот должен был быть ярко алым и маленьким (предпочитались губы «бантиком»).



Японки в обязательном порядке чернили зубы, этот обычай назывался охагуро (ohaguro). Эта японская традиция была заимствована из Кореи и существовала с древнейших времен. Впервые случай охагуро зафиксирован в книге "Повесть о Гэндзи" в 11 веке. Изначально обычай чернить зубы был практикой среди богатых семей и касался только девочек, вступающих во взрослую жизнь, которая в то время начиналась около девяти лет. Но в эпоху Хейан охагуро распространился и среди мужчин придворной аристократии. Самураи презирали этот стиль, но среди представителей дома Тайра было принято следовать такому обряду. В какой-то момент чернить зубы стало модно для обоих полов, затем охагуро получила широкое распространение среди незнатных женщин.



Когда в Европе дамы нарочно наклеивали мушки, в Японии на дух не переносили родинки. Знатоки женской красоты выискивали по стране девочек без единой родинки на теле и покупали их, чтобы перепродать за бешеные деньги в наложницы богатому самураю. Если девица некрасива, пережить можно. Главное, чтоб без родинок.



Исторически японки на белой коже всегда выделяли темные глаза и яркие губы. С помощью черной подводки внешние уголки глаз выделялись и приподнимались. Это визуально изменяло форму глаз на миндалевидную. Цветные тени, как и тушь, японки фактически не использовали, предпочитая природность красок и выразительную линию подводки.



Одной из причин, почему тушь не пользовалась популярностью у гейш и простых японок, являются ресницы. Национальная проблема японок отсутствие нормальных ресниц, у японок их почти нет. Точнее, ресницы есть, но они очень редкие и короткие, средняя длина ресниц у японок около 5,8 мм, что меньше половины длины ресниц европейских девушек.



И все же самым важным признаком красоты женщины Хэйана были волосы. Волосы должны были быть густыми, черными как смоль, гладкими и очень длинными, ниже пяток. Они должны быть распущены и лежать по спине одной темной густой массой. Красивые волосы искупляли все, и даже женщина с худым лицом могла очень выиграть за счет волос. Идеал эпохи Хэйан - женщина с длинными, ниже колен, волосами, спутанными у висков и распущенными по спине. Белоснежная кожа печального лица, хрупкие руки, поникшая голова и окутанное шелками тело - вот образ женской красоты эпохи Хейан.



Волосы собирали в тугой пучок, который поддерживался специальными узорчатыми палочками. Для укрепления и придания им блеска волосы смазывали специальными маслами и растительными соками. Чтобы не нарушить эту сложную "архитектуру", укладываясь спать, красавицам приходилось подкладывать под шею специальную подставочку которая поддерживала голову.



Одежда японских женщин в этот период сильно отличалась от одежды, которую носили в другие периоды японской истории. Наряд японок эпохи Хейан часто называют общим термином дзюни-хитоэ (двенадцать слоев), но в реальности число слоев могло быть различным. До XI века число слоев достигало 20, а потом было строго ограничено до пяти. Любой наряд состоял из комплекта одеяний кину (которые одевались друг на друга), каждое из которых было скроено по образу и подобию кимоно, но носилось по-другому.



В Японии во все времена ценилась застенчивая и покорная супруга. Самое главное предназначение женщины – рожать детей. Девушка с твердым характером для японца это неподходящая невеста.



Чистота как духовная, так и физическая для японской женщины очень важна и посещение бани для нее была не только гигиеническая процедура. Это – обряд телесного и духовного очищения – мисоги – обряд очищения водой.



Брак в Японии заключался вне зависимости от эмоционального влечения. Конфуцианцы считали любовь неуместной в семейных отношениях, и в отличие от женщины, мужчина имел право развлечься на стороне.



В Японии кривые женские ноги - не повод для грусти, это считается красивым, придает облику особую невинность и женственность. Многие японки даже сейчас стараются подчеркнуть не ровную форму своих ног, нарочито косолапя при ходьбе и сдвигая вместе носки и раздвигая пятки во время стояния.

Теперь о причинах косолапости и кривоногости.

• Генетические особенности азиатской расы - у японок короче ноги и иное строение бёдер, а косолапость них является естественным состоянием. Кривоногость закреплена генетически, из-за селекционного долговременного эффекта у них ноги в коленках близко сведены.



• Эстетические пристрастия - согласно японским канонам красоты, женщины более привлекательны, если сидят, приняв определённую позу. Девочек в малом возрасте, когда костная ткань еще не отвердела и очень гибкая, матери приучают сидеть в позе сэйдза, то есть с согнутыми коленями буквально на пятках, при этом нагрузка тела выгибает бедренные кости наружу. Поэтому на походку повлияла деформация ног вследствие сидения на полу в такой позе. Сейдза не единственная традиционная сидячая поза на которую возлагают ответственность за кривые ноги японок. Pechanko-zuwari - ноги согнутые в коленях, прижатые к внешней стороне бедер, так что внутренняя часть колена и щиколотки плоско лежат на полу. Есть еще yoko-zuwari, когда ноги согнутые в коленях лежат с одной стороны.



• Культурные особенности японок - при ношении кимоно значительно легче ходить косолапя и такая походка закреплена на подсознательном уровне. Ответственность за искривленные ноги лежит на uchimata hoko - традиции семенящей ходьбы стопой вывернутой большими пальцами внутрь и пятками наружу. Это считалось очень женственной и удобной, культивировалось со времени эпохи Эдо. В театре кабуки можно видеть что актеры оннагата, играющие женские роли, ходят именно так, подчеркивая женский шарм.

Европа - раннее средневековье



Если Греция и Рим любовались телесной красотой, считая физическую соразмерность отражением духовной гармонии, то средневековье, напротив, полагало, что внешняя привлекательность - орудие соблазна, а значит – Диавола. Если античные судьи оправдали куртизанку Фрину, натурщицу Праксителя на основании, что столь совершенное тело не может быть вместилищем нечистой души, то в Темные Века подобный фокус бы точно не прошел. Скорее наоборот – красота Фрины стала бы причиной особого инквизиторского рвения, со всеми его неприятными последствиями.

В средние века жизнь общества в Европе во многом зависела от церкви, даже стандарты красоты диктовались церковью. Земная красота была признана грехом, косметика была запрещена. За стройность и красоту девушку могли объявить ведьмой. К тому же ярко-рыжие волосы, родинки и вообще более-менее привлекательная внешность могли сыграть с девушкой злую шутку.

С принятием христианства «в моду» входят стыдливость и суровость, превозносимые в качестве главных добродетелей в посланиях Св. Павла и в книге пророка Исайи.



Послания предвосхищали те страсти по умерщвлению плоти, что разыгрались потом в Средневековье. Забота о собственном теле становилась неприличной. Отныне нечистоплотность возводилась в культ, в истинной ранг добродетели, а запреты и проклятия, содержавшиеся в наставлениях Отцов Церкви (III—V вв. н. э.) способствовали тому, что уходили в прошлое привычки к омовениям, краскам и благовонным, душистым притираниям. В обществе возникало стойкое предубеждение против процедур, связанных с мытьем тела.

Священнослужителям, монахам и монахиням Церковь дозволяла совершать омовения только в двух случаях: либо по естественной надобности в случае крайней нужды, либо с целью очищения накануне принятия великих таинств. Св. Радегунда (520-587) заменила водные процедуры употреблением мешочков с душистыми травами, которые монахини в аббатстве Святого Креста, где она была аббатисой, «укрепляли у себя подмышками, дабы отбить запах пота».

Заботы по «наведению красоты» были включены в список деяний, осуждаемых Церковью. Всякие попытки приукрасить дарованные природой тело и лицо ассоциировались с двумя грехами: сладострастием и гордыней.



Считалось, что женщина делает себя красивой для того, чтобы обмануть наивного жениха. Мужчина опасался, что при свете свечей обнаружит в спальне дурнушку, способную своим внешним видом превратить в импотента, а утрата способности к деторождению могла привести к пресечению рода.

По мнению проповедников «женские прикрасы» способны повредить искусству иконописи, ибо по сравнению с накрашенной женщиной лики святых выглядели невыразительно и бледно.

Проповедники поучали: «Красота – явление быстротечное, и попытки приукрасить будущий труп тщетны». Зеркало – «врата ада». Св. Тертуллиан говорил, что «...женщины являются вратами к дьяволу...», Он же сказал, что «истинная христианка должна ненавидеть свою привлекательность, ибо она совращает мужчин».



В Испании идеалом красоты являлось отсутствие каких либо округлостей. Девочкам на ночь на тело, ложили свинцовые плиты для того чтобы не развивалась грудь. Так в результате вместо округлостей формировалась впалость. В Германии для этой цели использовались деревянные тарелки. В результате у самых красивых, по всеобщему мнению, девушек вообще почти не было груди.

Интересно, что в Европе в средние века художники писали женщин рахитичек с резко выраженными признаками этой болезни: вытянуто-высоких, узкобедрых, малогрудых, с отвислыми животами и выпуклыми лбами. И не мудрено - им служили моделями запертые в феодальных городах женщины, почти не видевшие солнца, лишенные достаточного количества витаминов в пище. Овощи, за исключением бобовых, популярностью не пользовались Базовыми продуктами служили пшеничный, реже ячменный хлеб и мясо - говядина, баранина и дичь. Свежеиспеченный хлеб и обилие разнообразного мяса за обедом было признаком достатка, в то время как пищей бедняков считался сыр, оливки и фасоль и другая зелень.



Поредение волос и частое облысение, отодвигание назад границы волос на лбу даже вызвало моду, продержавшуюся более двух столетий. Стараясь походить на самую рахитичную городскую аристократию, женщины выбривали себе волосы надо лбом. Они все одинаковы, эти патологические, трагические фигуры Ев, "святых" Ариадн и богинь пятнадцатого века на картинах Ван-Эйка, Бурдиньона, Ван-Геса, де Лимбурга, Мемлинга, Иеронима Боша, Дюрера, Луки Кранаха, Николая Дейтша и многих других.

Ранние итальянцы, вроде Джотто и Беллини, писали своих красавиц в кавычках с таких же моделей, и даже великий Сандро Боттичелли взял моделью своей Венеры типичную горожанку - рахитичную и туберкулезную.

Сложение этого образа было связано с идеалом женщины, популярным в эпоху готики: «беременный» S-образный силуэт, изогнутая спина, круглое блинообразное лицо с раскосыми глазами. Силуэт создавался кроем платья и подкладными деталями, косметика не использовалась, «различными средствами провоцировались болезни и болезненные состояния, сопровождающиеся отёком лица — при отёке одутловатые щеки и заплывшие глаза создавали эффект „сощуренности“ и приобретали раскосость». Кожа отбеливалсь свинцовыми белилами. Оставшиеся волосы тщательно прятались.



В средневековой Европе кариес считался признаком достатка. Бедняки, вынужденные питаться грубой пищей, обладали здоровыми зубами, а для аристократа считалось плебейски неприличным иметь нетронутые кариесом зубы. Те дворяне, которым выпала печальная участь обладать ровными белыми зубами, старались реже улыбаться.

Особое значение придавалось соблюдению женщиной умеренности, воздержанности. В педагогических трактатах подчеркивается, что девочку необходимо воспитывать таким образом, чтобы воздержанность и умеренность сквозили в каждом её жесте, слове, во внешнем виде. Интересен тот факт, что только для женщины скромность и молчаливость выделялись в особые и очень важные добродетели. Почти все авторы средневековых дидактических произведений отмечают скромность, стыдливость, целомудрие как необходимые для девочки качества.

Чтобы сохранить в девочке целомудрие, следует оберегать её не только от излишних плотских удовольствий, дурного общества, но и от излишеств в пище, сне, украшении себя: "Дочь всегда должна испытывать голод — в той мере, чтобы сразу после еды быть в состоянии читать или молиться; девочка должна регулярно вставать для молитвы ночью».



Одним из препятствий, мешавших достижению девушкой истинной скромности и стыдливости, считалось использование косметики и украшений. Тема осуждения женского "украшательства" была популярна еще в раннем христианстве. Тертуллиан, например, посвятил целый трактат "О женском убранстве" обличению женщин, пытающихся при помощи всевозможных ухищрений исказить свой облик, поправить то, что создано Богом, а также открыть путь для искушения мужчины - и то и другое страшный грех. Полагая, что долг христианина — украшать душу, а не тело, Тертуллиан осуждает как "украшательство" — привычку женщин наряжаться, делать прически, носить драгоценности (все это он считает настоящим распутством и позором), так и "убранство" — простейший уход за кожей, волосами (что он называет грехом тщеславия).

Проповедник Этьен де Бурбон рассказывает, как в одной деревне священник учит молодежь, чтобы та, когда в приходе появляется накрашенная женщина, кричала ей вслед: "Изыди, рыжая с ядовитой шкурой" — и бросала в нее отбросы.

Итальянский гуманист Франческо Барбаро (1390—1454) в произведении "О женитьбе" указывал, что девушке нужно везде и всегда быть скромной; для этого следует избегать всего того, что может смутить и возбудить душу, — в людных местах, например, прикрывать уши, чтобы не проникло сквернословие.



Как же должны были быть воспитаны женщины? Об этом рассказывает Робер де Блуа, автор стихотворного сочинения «Хороший тон для дам». Поэт начинает свое нравоучение следующими словами:

Урок учтиво дамам преподать
Желаю я и рассказать,
Как должно им себя весит...

В движении, в речи и в молчании — во всем следует соблюдать меру. Если женщина говорит слишком много, ее считают болтливой и глупой; если не вымолвит ни слова, ее найдут неприветливой — ведь она должна уметь принять гостей. Если она из учтивости радуется всем приходящим, найдутся глупцы, которые будут хвалиться, что они в особой милости у нее, хоть ей такое и в голову не приходит. А если она сдержанна, ее сочтут гордой и высокомерной либо скрытной. Так что многие разумные дамы воздерживаются от проявления чувств, принимая тех, кто им нравится, ибо опасаются толков.



«Ничего не следует делать ни слишком много, ни слишком мало». Поэтому в поведении следует соблюдать меру, особенно на людях. Идти следует ровным, размеренным шагом, не обгоняя своих спутников (это неприлично). Дама не должна стрелять глазами вправо-влево, ей следует смотреть прямо перед собой и любезно приветствовать всех встречных. Никогда не нужно смотреть мужчине в лицо, разве что тому, кому по праву принадлежит любовь дамы, поскольку хорошо известно, что если женщина на кого-то часто смотрит, тот не преминет счесть себя избранным. И странно будет, если он так не подумает, — «ведь глаза стремятся туда, где находится сердце». Не следует декольтироваться, показывая плечи и грудь, и открывать ноги. При этом обнаруживается то, что должно оставаться скрытым.

В период раннего средневековья внимание к красоте человеческого тела, волосам и прическам считалось греховным. Эта историческая эпоха на некоторое время затормозила развитие парикмахерского искусства. Можно говорить об отсутствии причесок в это время, так как волосы полностью прятали под чепец или накидку из тканей.



Окрашивание волос считалось недопустимым и недостойным с точки зрения церкви. Длинные, распущенные по плечам волосы, не прикрытые накидкой, могли носить только незамужние молодые девушки.

Писатели той поры не переставали ужасаться средствам женского кокетства: двухцветным одеждам, глубоким декольте, длинным шлейфам, роскошным поясам, обтягивающим талию жакетам, отделанным мехом, шелком и серебром, узконосым туфлям, головным уборам, и прическам. Моралисты вспоминают по этому поводу голову медузы, рогатого дьявола, сатану с хвостом. А сколько желчи порождает косметика: пудра, смывка, краска для щёк – всё, что, по словам моралистов, делается из бараньей желчи и собачьего жира – и точно так же орудия создания женской красоты: шпильки, ножницы, бритвы. С неменьшей страстью моралисты нападают на женское непостоянство, коварство, хитрость, на страсть к прогулкам, на умение затеять интрижку.

Европа - раннее средневековье
часть 2



Вероятно, следует подробней остановиться на семье и семейных ценностях общества времен расцвета инквизиции, так как они оказали большое влияние на формирование идеала женщины.

Не будет преувеличением сказать, что вся роль супруги в семье сводилась к трем актам: работа по дому, забота о детях и удовлетворение сексуальных потребностей мужа. Несмотря на каторжные условия замужества, оставаться холостой было совершенно недопустимо. Холостые дамы брачного возраста однозначно ассоциировались с падшими, и потому девушек с юных лет готовили к будущей доле жены, и достойной альтернативой браку была только монашеская келья. Брак являлся целью жизни и вершиной общественной карьеры. В зажиточных семьях его планировали и обговаривали с родителями будущего мужа заранее. После замужества женщине полагалось сидеть дома взаперти, "разгуливание" по улицам без мужа не поощрялось.

Единственный путь, который жена могла проделать без присутствия рядом благоверного, — дорога от дома до церкви и обратно. Церкви по этой причине традиционно служили для замужних женщин местом сбора. "Неофициальным" способом избежать скуки была также возможность надеть балахон, аналогичный мусульманской чадре, и смешаться с толпой. Как ни странно, семейная привязанность много крепче связывала братьев и сестер, чем супругов между собой, и в случае кончины одного из супругов другой, не долго думая, вступал в брак повторно. Высокая смертность позволяла в некоторых случаях "брачеваться" до четырех раз в течение жизни. Нормой считались браки взрослых с подростками (известный художник Алонсо Кано в зрелом возрасте женился на 13-летней девочке).



Случалось, что и замуж выдавали раньше установленного брачного возраста. Яркий пример тому приводиться у Ястребицкой: «Английский король Иоанн Безземельный (1199-1216) отдал некую Грейс, наследницу Томаса Сейлби, в невесты Адаму Невилю, брату главного лесничего. Едва она достигла 4-х лет, как Адам решил жениться на ней. Епископ воспретил этот брак, но во время отсутствия епископа священник повенчал молодых. Когда Грейс овдовела, король выдал её за своего придворного Норманна (который заплатил королю 200 марок), а после его смерти продал несчастную девочку третьему и худшему из её мужей – Бриану де Лиль. На этот раз король получил 300 марок».

Средневековье отвело женщине очень скромное, если не сказать ничтожное, место в стройном здании социальной иерархии. Патриархальный инстинкт, традиции, сохранившиеся еще со времен варварства, наконец, религиозная ортодоксия - все это подсказывало средневековому человеку весьма настороженное отношение к женщине. Да и как еще можно было к ней относиться, если на священных страницах Библии рассказывалась история о том, как злокозненное любопытство Евы и ее наивность довели Адама до греха, имевшего столь ужасные последствия для рода человеческого? Поэтому вполне естественным казалось возложить всю тяжесть ответственности за первородный грех на хрупкие женские плечи.



Например, итальянский гуманист Колуччо Салютати (1331—1406) в письме предостерегает своего друга от чрезмерного увлечения некой дамой Джованной: "И что ты любишь? Женщину!!!" Он напоминает другу, что по божественному порядку вещей женщина, подобно животным, подчинена мужчине, и далее упрекает адресата: 'Ты женщину выше себя ставишь и тем себя ставишь ниже животного».

В Своде канонического права североитальянского юриста Грациана женщина трактовалась как существо низшее и зависимое от мужчины. Поскольку женщина не была создана по образу Бога, то считалась несамостоятельной, не обладавшей авторитетом и правоспособностью. Женщина не могла учить, выступать свидетелем в суде и гарантом в сделках, она не имела права заседать в суде. Общественная активность женщины ограничивалась властью мужчины, которому она была обязана служить.

Ее подчиненность мужу земному, плотскому рассматривалась лишь как элемент ее подчинения мужу небесному, духовному. Бог представлялся как собственник души и тела женщины, а муж являлся арендатором ее тела. Бог был единственным объектом духовной привязанности женщины в браке. Для плотского же брака было допустимо лишь чувство почтительной привязанности и удовольствия, но не любви. В день Страшного суда достойным прощения считался брак, основанный на верности, плодовитости, таинстве. В сексуальной жизни требовались воздержание и бесстрастность.



Те, кто постулировал несовершенство женщины в физическом, интеллектуальном, нравственном отношениях, апеллировали к следующим моментам повествования о сотворении человека: во-первых, женщина создана Богом не одновременно с мужчиной, а после него, для него и из его ребра; во-вторых, в рассказе о сотворении человека не упоминается, вдохнул ли Бог Еве живую душу (Это, кстати, послужило основанием для того, чтобы впоследствии поставить вопрос: является ли женщина вообще человеком; он серьезно обсуждался на одном из церковных соборов в IV веке; «реабилитация» Евы состоялась на фоне напряженнейших и принципиальнейших для самой сущности христианской доктрины дискуссий о природе Христа; природа Спасителя — богочеловеческая (все остальное было объявлено ересью), а поскольку он является сыном Господа и Девы Марии, постольку женщина является человеком; в противном случае от кого Христос унаследовал человеческую природу?).

В отличие от девушки-подростка, женщина лет двадцати от роду, зрелая и развитая физически являлась воплощением греха, была ведьмой и олицетворяла союз с самим Сатаной. Благодаря чародейству она обладала всеми необходимыми качествами, чтобы увлечь представителей сильного пола в ад: у нее были слегка покатые плечи, длинные волосы, полные бедра, стройный стан, округлый живот - кто она как не ведьма!

Как же в эпоху раннего Средневековья было тяжело женщине! Уже в 25 лет она выглядела на все 40, а в 35 считалась старухой.



Совершеннолетним возрастом, позволяющим вступать в брак, считалось 14-летие для мальчиков и 12-летие для девочек. При таком положении вещей выбор супруга целиком зависел от родительской воли. Неудивительно, что освященный церковью брак для большинства становился пожизненным кошмаром. Об этом свидетельствуют и тогдашние законы, очень подробно регламентирующие наказания для женщин, убивших своих мужей, - видимо, такие случаи были не редкостью. Доведенных до отчаяния преступниц сжигали на костре или закапывали живьем в землю. А если еще вспомнить, что средневековая мораль настоятельно рекомендовала жену бить и желательно почаще, то легко представить, как "счастлива" была женщина в своей семье. Типичны для той эпохи слова доминиканского монаха Николая Байарда, писавшего уже в конце XIII века: "Муж имеет право наказывать свою жену и бить ее для ее исправления, ибо она принадлежит к его домашнему имуществу".

Мужчинам внушали, что женщина, украшающая себя, хочет его обмануть. А когда он, женившись, увидит ее «во всей красе», его накроет импотенция – страшнее заболевания в то время трудно было себе представить. Женщинам запрещалось хоть как-то украшать себя, зеркала были объявлены «воротами в ад», косметика – «происками дьявола», а стремление ухаживать за собой – гордыней и сладострастием.

Средневековье культивировало аскетизм, поэтому тело старались спрятать - от греха подальше. Фигуру укутывали широкими драпировками, а волосы полностью скрывали под глухим чепцом. На лиф платья надевали нагрудные крестики, которые украшали драгоценными камнями. Это символизировало богатство и веру. Горожане победнее носили крестики из дерева и кости, они были разного цвета – позолоченные, черные, красные.



Модными дополнениями туалета для незамужней девушки были нити с жемчугом, украшающие прическу, «девичьи венки» и букеты. Замужние женщины надевали чепчики, которые украшали вышивкой и кружевами.

Женщину богатого сословия можно было с легкостью отличить по "гвардаинфанте" - фламандской юбке, натянутой на жесткий решетчатый каркас в форме приплюснутого колокола. В холодное время года надевалась дополнительная накидка из шерсти или сукна. В качестве обуви использовались кожаные туфли, поверх которых перед выходом на улицу надевались высокие, подшитые козьей кожей башмаки с деревянной подошвой, чтобы уберечься от уличной грязи и нечистот.

Среди менее обеспеченных женщин наиболее популярны были длинные и гладкие, без лишних деталей юбки в сочетании с простыми рубашками или блузами. Плечи покрывала косынка, завязанная на груди. Независимо от сословия, приличной даме следовало полностью скрывать ноги юбкой и чулками, так как в средневековой Испании женские ножки служили предметом особого внимания со стороны мужчин.



В испанском обществе сложился достаточно жесткий стереотип женской красоты, которого дамы старались придерживаться по мере отпущенных природой возможностей. Вопреки распространенному за границей мнению об испанской красавице как о жгучей брюнетке цыганской наружности, женский идеал представлял собой длинноволосую белокожую блондинку со светлыми, предпочтительно зеленого оттенка глазами, длинными ухоженными ногтями, стройную, с небольшой грудью, узкой талией и миниатюрными ступнями. Из известных исторических личностей ближе всех идеальной внешности соответствовала Изабелла Португальская


портрет Филиппа Доброго и его жены Изабеллы Португальской.

Хотя анафема, которой предавали косметические средства церковники, распространялась на водные процедуры и средства для них (Королева Испании Изабелла Кастильская как-то призналась, что за всю жизнь мылась всего два раза – при рождении и в день свадьбы), в случае с румянами и белилами от них совсем отказаться не смогли, хотя и стали прибегать к ним реже.

Привлекательными считались очень бледная кожа. Женщины в погоне за красотой прибегали к различным средствам, которые не всегда были безопасными. Например, чтобы кожа стала более бледной, ее натирали соком лимона или белилами или делали кровопускания. Смуглую кожу отбеливали сулемой, чтобы произвести впечатление благородной, не обремененной физическим трудом донны. Одежда и тело в изобилии сбрызгивались настойками из различных лепестков и соцветий, что помогало скрыть неизбежные для того времени неприятные естественные запахи.



Красивыми считались бледный цвет лица, стройная «лебединая (змеиная) шея» и высокий чистый лоб. Для удлинения овала лица дамы выбривали волосы надо лбом и выщипывали брови, а для того, чтобы шея казалось длиннее, брили затылки. Высокий выпуклый лоб был модным, и для его создания волосы надо лбом и затылком (для создания эффекта длинной шеи) иногда подбривали на два, а то и четыре пальца, а брови выщипывали. Также упоминаются случаи выщипывания ресниц, как верхних, так и нижних.

Зачастую лоб брился в комплексе с ношением определённого рода головных уборов. Так, например, носился геннин — высокий конусообразный головной убор. Каркас для него делается высотой два-три фута из твердой бумаги или накрахмаленного полотна, а затем обтягивается шёлком или другими более дорогими материями. С тыльной стороны по геннину спускалась прозрачная вуаль, иногда до пола. Часто вуаль закрывала и лицо. Волосы, которые выбивались из-под геннина, выбривались, оставлялся только маленький треугольник посреди лба.



К браку в это время относились противоречиво и, на современный взгляд, странно. Далеко не сразу церковь вообще сумела найти достаточно оснований, чтобы оправдать брак как таковой. Очень долго считалось, что настоящим христианином может быть только девственник. Эта концепция, впервые сформулированная Святым Иеронимом и папой Григорием Великим, безоговорочно принималась церковью. Однако уже Блаженный Августин на рубеже IV и V веков утверждал, что брак все-таки не так уж плох. Святой отец тоже признавал превосходство девственников над женатыми, но считал, что в законном супружестве плотский грех превращается из смертного в простительный, "ибо лучше вступить в брак, чем разжигаться". При том строго оговаривалось, что в браке соитие должно совершаться не ради наслаждения, а только с целью рождения детей, у которых, коли они будут вести праведную жизнь, появляется шанс заменить в раю падших ангелов.

Церковь активно вмешивается в интимную сферу жизни. В многочисленных пенитенциалиях, пособиях для исповедников, содержится немало вопросов, касающихся этой стороны жизни средневековой женщины. Регулировалась частота интимных отношений. Греховными являлись слишком частые контакты — считалось, что из-за этого дети рождаются порочными. Были установлены периоды, запретные для брачного соития. Со временем раннего средневековья эти периоды охватывали не только основные религиозные праздники (пасху, троицу, рождество), воскресные дни, среду, пятницу, субботу, но и периоды регул, значительную часть срока беременности и кормления. При строгом соблюдении всех этих запретов для соития ежегодно оставалось лишь несколько десятков дней (в среднем 3-6 дней в месяц)



Однако в течение всего Средневековья существует конкубинат. Собор в Толедо в 400 г. разрешил его, рассматривая как постоянный внебрачный союз либо как неоформленный брак. Наряду с женой и детьми жили и сожительницы мужа – конкубины. Наиболее часто конкубин содержали мужчины из высших слоёв общества, а также клирики, которым в брак вступать запрещалось. Об укоренённости этого явления в средневековом обществе свидетельствует и то, что конкубина и её дети были отнюдь не бесправны: так, они могли унаследовать до четверти всего наследства; бастарды, незаконнорожденные дети, имели и гражданские права, их не ущемляла церковь.

Небогатые девушки, не будучи в состоянии собрать необходимое для брака приданое, нередко шли в конкубины по собственному желанию, а родители нередко даже склоняли дочерей к этому. Церковь боролась против такого принуждения; постановление Римского синода от 863 года гласило, что женщина должна быть свободна в своем решении стать конкубиной. Ещё одним проявлением борьбы церкви с конкубинатом было разрешение жене вернуться в родительский дом, если ее муж содержит конкубину. Но если с полигамией к XII веку церкви удалось полностью справиться, то конкубинат оставался реальностью ещё очень долго после того, как моногамный брак был провозглашён таинством и единственно законной формой сожительства. Поэтому церковь официально запретила конкубинат для священнослужителей лишь в 1215 году, а для светских лиц – в 1514 году.

Но даже в те непростые времена существовал свой стандарт красоты. Идеал женщины раннего Средневековья олицетворяла пресвятая дева Мария – удлиненный овал лица, подчеркнуто высокий рахитичный лоб, огромные глаза и маленький рот. Еще более ценилась вера в Бога и покорность мужу.

страшная тема! её уже боюсь!!!!

дальше будет жизнерадостней

Идеал Прекрасной Дамы



Из глухих времен Средневековья, окутанных плотным туманом легенд, позднейших вымыслов и экзальтированного христианского мистицизма, дошли до нас с десяток понятий, каждое из которых прочно укоренилось в сознании вереницы поколений. Сквозь тьму времен перед нами отчетливо высвечивается таинственный женский лик - Прекрасная Дама (в основании которого - культ Богородицы).

После принижения женщина не могла, конечно же, рассчитывать на то, чтобы быть вознесенной над доблестными рыцарями. Женщины радовались повышению своего статуса. А рыцари прославляли куртуазную любовь, дарившую им возможность очиститься и преисполниться благородства. В грубом, жестоком обществе, где почти невозможно было выдвинуться, рыцари могли гордиться тем, что они являются частью нравственной аристократии, открытой для представителя любого сословия.

Куртуазная любовь - новое явление, в результате которого в женщинах увидели объект, достойный любви. Когда сегодня мы говорим о рыцарском поведении, прежде всего, имеем в виду отношение к врагу и отношение к женщине. «Сражаться и любить» - вот лозунг рыцаря. Именно эти два компонента и формируют данный тип. Отношение к врагу было очень показательным, поскольку славу рыцарю приносила не столько победа, сколько поведение в бою, так как сражение могло без ущерба для его чести кончиться его поражением и гибелью. Противника следовало уважать и предоставлять ему, по возможности, равные шансы. Использование слабости противника не приносило рыцарю славы, убийство же безоружного покрывало позором.

Отношение к даме стало необходимым компонентом рыцарского эпоса и является таковым до сих пор. Быть влюбленным относилось к обязанностям рыцаря (безусловно, в Средние века Дамой являлась только равная, но в последующей трансформации чертами, присущими Даме, наделяется обыкновенная женщина). Рыцарь должен был выражать заботливость, обожание и верность, готовность в любую минуту встать на защиту чести своей Дамы и любой женщины. Именно из куртуазных романов пришло к нам так называемое «рыцарское поведение» по отношению к женщине, состоявшее из преклонения, почитания и уважения к женщине только поэтому, что она таковой является.



И здесь проявляется двойственность феномена рыцарства: с одной стороны, внешнее ритуальное уподобление монашеству (посвящение, лишение сана и т.д.), с другой - появление внецерковного, светского элемента культуры. Наряду с экзальтированным почитанием абстрактной прекрасной дамы (Дон Кихот в романе Сервантеса как-то абсолютно "по-рыцарски" замечает Санчо Пансе, что для него не важно, существует ли Дульсинея на самом деле) существует презрительное отношение к женщине-жене, сестре и даже матери...

Итак, сквозь вековые пелены традиций и религиозных ограничений экзальтированного Средневековья рисовался некий туманный, мерцающий неразгаданной загадкой женский образ. Так возникла легенда о Прекрасной Даме. С относительной точностью можно сказать, что на свет она появилась в конце XI - начале XII века, местом ее рождения считается южная область Франции, Прованс.

Провансом, с которого началось победное шествие Прекрасной Дамы по миру, ныне именуется вся южная окраина Франции, объединяющая несколько провинций: Перигор, Овернь, Лимузин, Прованс и т.д. Вся эта обширная область во времена Средневековья носила название Окситании, так как народ, ее населяющий, говорил на языке "ок", который теперь известен как провансальский. Традиционное разграничение между романскими языками связано с употребляемой в них утвердительной частицей. В провансальском использовалась частица "ок". Она же, кстати, вошла в название одной из южных провинций - Лангедок.

Трубадурами назывались поэты, слагавшие свои песни именно на языке "ок". Стихи на этом языке, посвященные Прекрасной Даме, были первыми произведениями высокой литературы, написанными не на "вечной" латыни, а на разговорном языке, что делало их понятными всем.



Образ нашей героини, естественно, собирательный. Но одна особая примета у него все же есть: она, безусловно, красива. Трубадуры прославляли хрупких, белокожих дам – королев рыцарских турниров, беззащитных и беспомощных на вид, их тонкий гибкий стан, подобный виноградной лозе, светлые волосы, продолговатое лицо, прямой тонкий нос, пышные кудри, глаза ясные и веселые, кожу, подобную персику, губы алее, чем вишня или роза летней поры. Женщину сравнивают с розой – она нежна, хрупка, изящна. В моду вошла продолговатость, причем во всем, начиная от высокого роста и заканчивая высоким лбом.

В эпоху крестовых походов, после знакомства с нравами Востока, в Европе стали распространяться знания о способах наведения красоты, и женщины вновь начали усердно заботиться о своих лицах.

Старинные рецепты снадобий стали известны в странах Запада благодаря медикам Салернской школы (XIIв). Работы, посвященные косметическим средствам, продавали всевозможные торговцы. Женщины покупали их и сами изготавливали притирания. Во всех трудах содержатся наставления, как отбеливать кожу, подкрашивать волосы, маскировать кожные пятна, удалять морщины, то есть утверждается канон красоты, которую зафиксирует портретная живопись.

Белокурая юная красавица 15-20 лет, с вьющимися волосами, распущенными или заплетёнными в косы, блистает прелестью лилейно-белой кожи, и эта белизна свидетельствует о её чистоте, целомудрии и ангельском характере. Брови, объект истинного поклонения в Средние века, непременно должны быть чернёнными, изогнутыми дугой и очень тонкими. Переносица как бы нависает над аккуратным прямым носом, правильным и тонким. Что же касается глаз, «ясных и веселых», под выпуклыми полупрозрачными веками, то они должны блестеть естественным блеском, обретенным лишь благодаря лимонному соку (капали они его в глаза что ли?)! И быть непременно зеленого или голубого цвета. Наконец, подбородок, кругленький, с обязательной ямочкой посередине («раздвоенный», по выражению Гийома де Лорриса и Жана де Мена, авторов «Романа о Розе») довершает сей идеальный портрет.



Каноны идеального строения тела: женщина должна была быть стройной, с тонкой талией, узкими бедрами и круглым, слегка выступающим животом, грудь - аккуратной и небольшой. Как пели школяры-ваганты: «Девушки перси свои туго бинтом пеленают, ибо для взгляда мужчин полная грудь не мила». Стройность подчеркивалась очень узким, наглухо закрытым платьем.

Высокие, выбритые лбы – обязательный атрибут красоты того времени. Мода на высокий лоб сохраниться вплоть до XV века. "Несчастные" женщины у которых не было рахитного облысения вынуждены были бороться с не модным избытком волос. Дама подвергалась болезненной процедуре эпиляции: на волосы у корней накладывалась едкая смесь из аурипигмента и негашеной извести. После того, как кожа была очищена, на лоб наносили составы, призванные воспрепятствовать росту волос, - кровь летучих мышей или лягушек, сок цикуты или золу, предварительно вымоченную в уксусе.

Несмотря на то, что архиепископ кентерберийский Ансельм публично провозгласил блондирование волос нечестивым занятием, волосы в Средние века ценились опять-таки белокурые или светло-рыжие и, желательно, вьющиеся. Их мыли смесью золы, яичных белков и мыла, затем заплетали в косы, подкладывая подушечки из конского волоса, после чего украшали золотыми нитями или нитками жемчуга, а сверху накидывали полупрозрачные вуали. Распущенными их можно было увидеть только у незамужних девушек. Замужние дамы прятали свои локоны под покрывалами, головными уборами, либо укладывали в сетку.

Средневековая девушка должна, подобно японке, быть сдержанной, ходить мелкими шажками, опустив глаза. По ее виду должно быть понятно, что все земное ей чуждо и каждая мысль устремлена в небеса.



Приобретение «розовых ланит» в Средневековье – это просто игра со смертью. Злоупотребление свинцовыми белилами и румянами влекло за собой настоящую трагедию. Прекрасная дама быстро старела и дурнела: потрескавшаяся, почерневшая под влиянием свинца кожа, испорченные зубы, зловонное дыхание – итог отравления свинцом. Тщеславие, принуждавшее женщин прибегать к белилам и румянам, преждевременно начинало оставлять на их лицах следы разложения не дожидаясь, когда явит свой лик смерть.

В XV веке в период готики в моде S-образная изогнутость силуэта фигуры. Стандарт красоты подразумевал округлый, достаточно большой живот. Те, кого природа наградила плоским животом, тоже нашли выход из положения. Под платье подкладывали специальный валик, имитирующий увеличенный живот. Для его создания на живот накладывали небольшие простеганные подушечки – босы. Одежды узкие, сковывающие движения, удлиненные, волочащиеся по полу.

Шлейф в моду ввела Агнесса Сорель, фаворитка Карла VII, который принадлежит негласный титул «Первой красавицы средневековья». Желая блистать не только нарядами, но и красотой, Аньес обнажала грудь и плечи. Она славилась ангельским совершенством лица и великолепной формой груди, для демонстрации которой ввела в моду смелое декольте, обнажающее одну грудь. Из-за неё мода сделалась ещё более расточительной. Церковь активно боролась со шлейфами, на­зывая их «чертовыми хвостами». Наказание было очень строгим, вплоть до отлу­чения от церкви, но разве это могло остановить модниц?



В позднее Средневековье запреты на омовения были уже не столь суровы, да и пренебрежение гигиеной обошлось Европе очень дорого: в XIV веке от чумы Франция потеряла треть населения, а Англия и Италия — до половины.

Поэты Окситании, воспевавшие Прекрасную Даму, обычно рисовали ее замужней. Замужество было той непреодолимой преградой, благодаря которой любовь приобретала необходимую степень трагической безнадежности. Эта безнадежность и составляла главный предмет лирики трубадуров. Любовь вдохновенного поэта далеко не всегда оказывалась взаимной и только в редких случаях завершалась близостью. Таков был закон рыцарской верности, предполагавший максимальную идеализацию чувства и желательно более полный отказ от плотского наслаждения.

Впрочем, властвовавшее тогда в умах любовное право имело довольно слабое отношение к современной морали и видело мало преград для настоящей любви. Даже брак, несмотря на некоторые естественные сложности, вроде ревности, не представлял особой помехи в отношениях возлюбленных. Ведь законное супружество не имело ничего общего с любовью. Известен, например, случай, когда так называемый "суд любви" (суды, которые разбирали спорные случаи в отношении дам и их благородных воздыхателей) признал недостойным поведение дамы, отказавшей в "обычных утехах" любовнику после своего замужества. Приговор по этому делу гласил: "Несправедливо, будто последующее супружество исключает прежде бывшую любовь, разве что если женщина вовсе от любви отрекается и впредь не намерена любить".

В мире рыцарской доблести и чести женщины неожиданно приобретают огромные права, возносятся в сознании мужского окружения на недосягаемую высоту - вплоть до небывалой доселе возможности вершить суд над мужчиной. Правда, все эти права и возможности осуществлялись в очень узкой сфере рыцарской эротики, но и это уже было победой женщины. Дворы знаменитых куртуазных королев того времени - Алиеноры Аквитанской (внучки "первого трубадура" герцога Гильема Аквитанского, бывшей замужем за Людовиком VII Французским, а позже - за Генрихом II Английским) или ее дочери Марии Шампанской и племянницы Изабеллы Фландрской - предстают самыми блестящими центрами рыцарской культуры конца XII века. Именно при их дворах торжественно вершились знаменитые "суды любви".



"Суд любви" в данном употреблении нисколько не метафора. Разбирательства в области любовного права происходили с полным соблюдением всех норм морали и существовавшей тогда судебной практики. Разве только смертных приговоров "суды любви" не выносили.

Вот классический пример решения такого суда. Некий рыцарь страстно и преданно возлюбил даму, "и лишь о ней было все возбуждение духа его". Дама же в ответной любви ему отказала. Видя, что рыцарь упорствует в своей страсти, дама спросила его, согласен ли он достичь ее любви при том условии, что будет исполнять все ее пожелания, каковыми бы они ни были. "Госпожа моя, - ответил рыцарь, - да минует меня толикое помрачение, чтобы в чем-либо я твоим перечил повелениям!" Услышав это, дама тотчас приказала ему прекратить все домогательства и перед прочими восхвалять ее не сметь. Рыцарь вынужден был смириться. Но в одном обществе сей благородный господин услышал, как даму его хулили поносными словами, не смог удержаться и защитил честное имя своей возлюбленной. Возлюбленная, услышав об этом, объявила, что навсегда отказывает ему в любви, так как он нарушил ее повеление.

По этому делу графиня Шампанская "проблистала" таким решением: "Слишком сурова была дама в повелении своем... За любовником же нет провинности в том, что он праведным отпором восстал на хулителей госпожи своей; ибо клятву он дал с тем, чтобы вернее достигнуть любви своей дамы, и потому неправа была она в своем ему повелении более о той любви не ратовать".

И еще одно подобное судебное разбирательство. Некто, влюбленный в достойнейшую женщину, стал настоятельно домогаться любви другой госпожи. Когда цель его была достигнута, "возревновал он об объятиях прежней госпожи, а ко второй своей любовнице спиною обратился". По этому делу графиня Фландрская высказалась следующим приговором: "Муж, столь искушенный в измышлениях обмана, достоин быть лишен и прежней и новой любви, да и впредь бы ему не наслаждаться любовью ни с какой достойной дамой, поелику явственно царит в нем буйное сладострастие, а оно всецело враждебно истинной любви".

Как видим, в сферу влияния женщины вдруг отошла огромная область тогдашней жизни, практически все, что имело значение в отношениях полов. Впрочем, не надо обольщаться. Все свои новые права она приобрела не на пути эмансипации и не в борьбе, а благодаря все той же мужской воле, которая вдруг захотела смирения.



Женщины не преминули воспользоваться новым своим положением. Документы сохранили огромное количество легенд, многие из них позже стали материалом для бесконечного числа обработок и переложений. Сюжетами этих легенд пользовались и Боккаччо, и Данте, и Петрарка. Ими интересовались западные романтики и русские символисты. Одна из них, кстати, положена в основу известной драмы Блока "Роза и Крест". Во всех легендах самую активную роль играют именно женщины.

Условность, которой обставлялся рыцарский быт, предполагала, несмотря ни на что, предельную искренность своих адептов. То, что теперь кажется нам наивным и неправдоподобным, тогда воспринималось со всей чистотой и глубиной чувства. Именно поэтому многим сюжетам средневековой лирики взыскательная культура христианского мира даровала вечную жизнь.

Прекрасная Дама просуществовала недолго. Уже в первой половине XIII века, в период с 1209 по 1240 год, Прованс подвергся четырем крестовым походам из Северной Франции, возглавляемым знаменитым Симоном де Монфором. В истории Франции они остались под именем альбигойских войн.

Формальным поводом к началу военных действий стали ереси самого разного толка, распространившиеся по всему Провансу, отличавшемуся крайней веротерпимостью. Одним из наиболее мощных еретических движений было движение так называемых катаров с центром в городе Альби. Отсюда и название войн. Впрочем, как обычно бывает, главным поводом к войне стал не столько религиозный фанатизм, сколько тот факт, что Прованс, исторически самая развитая, прогрессивная и богатая часть Франции, фактически жил жизнью, от нее не зависящей.

С падением Прованса трубадурское искусство быстро пришло в упадок и скоро забылось. Но дело было сделано. Нравы стали изысканнее и гуманнее, а Прекрасная Дама, сменившая с тех пор тысячи имен, жива по сей день.

Идеал женской красоты в эпоху Возрождения



Идеал красоты Ренессанса отличался от идеала красоты предыдущей эпохи. С человеческого тела было снято табу, наложенное церковью. Душа отходит на второй план, и перед нами во всем своем величии появляется Тело.



Красота теперь снова неотрывно связана с телом. К женской красоте перестали относиться, как к дьявольскому искушению, а к телу – как к греховному сосуду. Напротив: красота теперь – дар Божий, заслуживающий поклонения, а прекрасные женские тела появляются на картинах всех выдающихся живописцев.



Люди вспомнили, что «когда-то они это уже видели», и искусство взяло за образец достижения антич­ности. В моду вошло стремление к полярной противоположности полов, и это поставило следующее правило: совершенная красота содержится в выражении отличий мужчины и женщины. Подчеркнутые женские прелести стали залогом красоты. С другой стороны, мода на здоровье диктовала женщине иметь все данные для материнства - в первую очередь, большую грудь. Красивыми считали широкие бедра, крепкую талию и полные ягодицы. Девичья красота уступала красоте зрелой женщины 30-40 лет. В моду входит особый, так любимый венецианками золотисто-рыжий цвет волос, – цвет, который позже стали называть «цветом Тициана».



Если в эпоху раннего Средневековья бледный цвет лица и отсутствие женственности были канонами красоты женщин, то Возрождение приносит совсем иное понимание красоты. Вместо бесполых, бледных, молитвенных фигур торжествуют пышные формы, могучие тела с широкими бедрами, с роскошной полнотой шеи и плеч.



Обязательным штрихом для красавицы эпохи Возрождения являлись золотистые волосы: «тонкие и светлые, похожие то на золото, то на мед, сияющие подобно солнечным лучам, вьющиеся, густые и длинные, рассыпанные по плечам волнами» — так писал в своем «Трактате о красоте и любви» Агостино Нифо в 1539 году.



Монах валламброзаского ордена Аньоло Фиренцуола в трактате «О красоте женщин» дает нам свое представление об идеале красоты в эпоху Ренессанса:
«Ценность волос настолько велика, что, если красавица украсилась золотом, жемчугом и оделась бы в роскошное платье, но не привела в порядок свои волосы, она не выглядела ни красивой, ни нарядной... волосы женщины должны быть нежными, густыми, длинными, волнистыми, цветом они должны уподобляться золоту, или же меду, или же горящим лучам солнечным. Телосложение должно быть большое, прочное, но при этом благородных форм. Чрезмерно рослое тело не может нравиться, так же как небольшое и худое. Белый цвет кожи не прекрасен, ибо это значит, что она слишком бледна: кожа должна быть слегка красноватой от кровообращения... Плечи должны быть широкими... На груди не должна проступать ни одна кость. Совершенная грудь повышается плавно, незаметно для глаза. Самые красивые ноги – это длинные, стройные, внизу тонкие, с сильными снежно-белыми икрами, которые оканчиваются маленькой, узкой, но не сухощавой ступней. Предплечья должны быть белыми, округлыми...».



Абсолютно прекрасным считалась сочетание золотистых волос и черных глаз. Эпоха Возрождения проявляется в возвращении женственности. После запрета на макияж всемогущей церковью в средние века, представительницы слабого пола начинают вновь красить глаза, ресницы и брови суриком. Губы и ногти становятся ярко-розовыми. Некоторые девушки подкрашивали даже соски.

Физическая красота рассматривалась эпохой Ренессанса не как тайна, которая должна цвести в тиши и обнаруживаться лишь в комнате. Она сияла в праздничной зале, на улице, на ярмарке, где весь народ был зрителем и судьей, она была сокровищем, которым хотели часто вызвать зависть в других.



В первую голову напоказ выставлялась, конечно, женская красота. Делалось это различным образом и в различных формах. Самым благородным средством было, разумеется, искусство. Демонстративность здесь заключалась в том, что художнику заказывали портрет жены или возлюбленной в обнаженном виде. Ее изображали или совсем обнаженной, или в особо претенциозном декольте, как эротическое чудо. Знаменитыми картинами в таком роде являются "Венера дель Трибуна" Тициана, изображающая герцогиню Урбинскую, две картины того же Тициана, изображающие, как король Карл II играет на музыкальном инструменте возле ложа своей возлюбленной, предстающей глазам в совершенно обнаженном виде. Не менее известны обнаженные портреты Дианы Пуатье, метрессы Генриха II. Генрих II неоднократно заказывал портреты своей юноновской возлюбленной в обнаженном виде, а также приказал высечь ее из мрамора и отлить из серебра. Габриэлла д'Эсте, метресса Генриха IV, также неоднократно воспроизводилась обнаженной.



Идеал красивой женщины итальянский поэт и драматург эпохи Возрождения Ариосто рисует следующими словами:
"Шея ее бела как снег, горло подобно молоку, прекрасная шея кругла, грудь широка и пышна. Подобно тому как морские волны набегают и исчезают под легкой лаской ветерка, так волнуются ее груди. Угадать то, что скрыто под светлым платьем, не сумел бы взор самого Аргуса. Но каждый поймет, что оно так же прекрасно, как то, что видно. Прекрасная рука кончается белой кистью, точно выточенной из слоновой кости, продолговатой и узкой, на которой не выступает вперед ни одна жилка, ни одна косточка, как бы она ее ни повернула. Маленькая, круглая, изящная ножка завершает чудесную, полную величия фигуру. Сквозь густую ткань вуали сияет ее пышная ангельская красота".



"Ax, Филина, люблю я смеющуюся морщинку около твоего глаза, не сочной молодости, а опытности создание. Когда мои жадные руки охватывают твой пышный стан, грудь твоей дочки не прельщает меня. Мне люба зрелая осень, и для нее я забываю весну. Иди! Я укачаю тебя, пока зима не накроет белой пеленой виноград".



В женщине любили пышные формы, превышающие миловидность и грациозность. Женщина должна была быть в одном лице Юноной и Венерой. Женщина, корсаж которой предвещает роскошную грудь, ценится выше всего. Вот почему уже девушка щеголяет своей пышной грудью.

Предпочтение, которое давалось зрелой матери перед только что расцветающей дочерью, мысль, что зрелые прелести первой соблазнительнее, выражалась непосредственно в самых разнообразных формах. Грудь, уже ставшая источником жизни, более всего манит и интересует мужчин. Вот почему художники так охотно изображали Марию, кормящую младенца. Вот почему также в XV и XVI вв. колодцы и фонтаны так часто сооружались в виде женщины, из грудей которой брызжет вода.



Великий Рубенс внес свой вклад, написав «Трактат о теле человеческом», где утверждал: «Говоря о женской фигуре, следует заметить, что очертания и контуры мышц женщины, ее манера стоять, идти, садиться, все ее движения и все ее действия представлены таким образом, что в них нельзя разглядеть совершенно ничего, свойственного мужчине. Напротив, в соответствии со своим первоначальным элементом, коим является окружность, она вся круглая, нежная, гибкая и во всем противоположна мощной и мужественной форме».



Самой рафинированной формой выставления напоказ красоты тела, и особенно груди, было изображение в виде мадонны. Самым известным историческим примером является портрет Агнесы Сорель, метрессы Карла VII, в виде мадонны, созданный Жаном Фуке. Держа на коленях младенца, la belle des belles (красавица из красавиц. - Ред.), как называли мадонну на галантном языке эпохи, разоблачала всю пышность своей прекрасной груди. Это был в самом деле заманчивый мотив. В образе Девы Марии можно было заодно изобразить и самый священный, возвышенный символ и служить миру, выставив самым пикантным образом напоказ земную красоту. Женщина становилась таким образом в одном лице и святой и дьяволом, соблазнительницей и спасительницей.



По мнению Брантома, величественно сложенная женщина заслуживает глубочайшего преклонения. Она должна быть высокого импозантного роста, должна обладать пышной, прекрасной грудью, широкими бедрами, крепкими ягодицами - как Венера Каллипига, - полными руками и ногами. Такова, по мнению Брантома, прекрасная, царственная женщина.



Пьер де Бурдейль, сеньор де Брантом — хронист придворной жизни времён Екатерины Медичи, один из самых читаемых французских авторов эпохи Возрождения.

Таковы женщины Рубенса, созданные им для бессмертной жизни в лице трех Граций. Созерцание таких женщин доставляет высочайшую радость, ибо обладание ими сулит мужчине глубочайшее наслаждение. Брантом говорит по поводу любовной авантюры величественной по своему телосложению женщины:



"Вот почему полные женщины заслуживают предпочтения хотя бы ради только их красоты и величия, ибо за эти последние, как и за другие их совершенства, их ценят. Так, гораздо приятнее управлять высоким и красивым боевым конем, и последний доставляет всаднику гораздо больше удовольствия, чем маленькая кляча".



Чтобы придать этому идеалу еще более осязательные, конкретные очертания, указывали обыкновенно на женщин определенных стран и городов. Уроженки Кельна славятся своими красивыми руками, уроженки Брабанта - красивыми спинами, француженки - красиво выпуклыми животами, венки - пышной грудью, уроженки Швабии - достоинствами Венеры Каллипиги, баварки - красотою самых интимных частей женского тела. Люди Ренессанса ничего не хотели забыть и отличались большей точностью, а восходящие классы к тому же никогда не отличаются лицемерной стыдливостью. Порой не ограничивались даже этими данными, вдаваясь в еще более интимное описание. Женщина, желающая прослыть красавицей, должна обладать не одним каким-нибудь из этих достоинств, а всеми вместе. "Женщина, которая отвечает всем этим требованиям, является в самом деле красавицей", - говорится в "Denkwurdigkeiten" ("Мемуарах". - Ред.) рыцаря Эйба.



Этому культу соответствует самое страстное возвеличение возлюбленной, а также и вообще женщины. Одна франкфуртская рукопись XV в. сохранила следующую серенаду, которую влюбленный поет в честь своей красавицы:
"Она подобна светлому дню. Никто не в состоянии достойным образом воспеть ей хвалу. У нее розовые уста, прекрасные щечки, золотистые волосы, ясные глаза, белые, как слоновая кость, зубы, маленькие круглые груди, длинные изящные бедра, узкие белые пальцы, не очень широкие ноги"



Апофеоз, устроенный прекрасной женской груди в искусстве, не только не уступает, но даже превосходит гимн, сложенный в ее честь поэзией. Никогда в живописи не изображали с таким горячим упоением красоту груди, как в эпоху Ренессанса. Ее идеализированное изображение - один из неисчерпаемых артистических мотивов эпохи. Для нее женская грудь - самое удивительное чудо красоты, и потому художники рисуют и изображают ее изо дня в день, чтобы увековечить.



Одежда стала более открытой.Платья теперь щедро демонстрируют плечи и грудь, для имитации полноты используются накладные бедра и накладные животы. В эпоху Ренессанса не запрещается позировать для картин обнаженными. Среди аристократов даже возникает определенная мода изображать своих любимых в костюме Евы. Новые набирающие обороты производственные отношения, требовали увеличения количества рабочих рук, то есть рождения большего количества детей, и это обуславливало моду на беремен­ность. Это нашло отражение в костюме – одежду начали шить по сборкам выше талии.



Сначала женщины одевались в плотно облегавшие тело платья, подчеркивавшие все их эротически-возбуждающие прелести - пышность груди и бедер, красивую линию ног и т. д. Постепенно все внимание было сосредоточено, однако, на эротическом выявлении груди и бедер - так называемых главных характерных признаков красоты.

Стремление сделать талию пошире привело к так называемому Wulstenrock (юбка-подушка, юбка-валик). Путем обматывания талии широкими, порой весившими 25 фунтов Wulsten, получившими название "жир" (Speck), формы тела приобретали колоссальный размер. Вместе с тем женщины производили такое впечатление, будто они беременны, что также соответствовало, как выше указано, тенденции века, его преклонению перед зрелостью. Это впечатление еще усиливалось благодаря тому, что женщины ходили в башмаках без каблуков, что заставляло их откидывать назад верхнюю часть тела, так что живот выступал поневоле вперед.

Демонстративное подчеркивание груди достигалось при помощи корсажа, а в случае его недостаточности - при помощи набивания ватой. Женщины во что бы то ни стало хотели казаться полными, отличаться пышными формами. Грудь старались прежде всего искусственно поднять вверх. "Существующий уже в продолжение столетий обычай носить корсеты имел своим назначением не столько скрыть грудь (какова была тенденция Средних веков: не иметь груди отвечало аскетическому мировоззрению. - Э. Ф.), сколько, напротив, позволить ей тем яснее выступить вперед над все ниже опускавшимся верхним краем платья" (С. Н. Stratz. "Frauenkleidung" - Штратц. "Женская одежда".)



Но этого мало. Стали все больше стремиться к тому, чтобы убедить всех в красоте своих форм, в том, что являешься живым воплощением господствовавшего идеала красоты, и, чтобы в этом не было сомнения, тенденция века шла все категоричнее навстречу к декольтированию, к самому смелому обнажению груди.

Ренессанс придерживался того взгляда, что "обнаженная женщина красивее одетой в пурпур". Так как нельзя было всегда быть обнаженной, то показывали по крайней мере как можно больше ту часть, которая всегда считалась высшей красотой женщины и всегда поэтому обнаруживалась при помощи моды, а именно грудь. Обнажение груди не только не считалось пороком, а, напротив, было частью всеобщего культа красоты, так как служило выражением чувственных порывов эпохи. Все женщины, одаренные красивой грудью, более или менее декольтировали свою грудь.



Даже немолодые уже женщины стремились как можно дольше вызывать иллюзии полной и пышной груди. Чем более одарена была женщина от природы в этом отношении, тем более расточительной была она. В отличие от других эпох, в период Ренессанса женщины декольтировались не только в бальной зале, но и дома, на улице и даже в церкви. Особенно щедры в этом отношении были они в праздничные дни. Эпоха Ренессанса ясно показывает, что не климат, а общественное бытие определяет моды, что климат создает во всяком случае только количественные, а не качественные отличия, в том смысле, что, например, более жаркие страны предпочитают более легкие ткани. Так как на севере действовали те же экономические причины, как и на юге, то северянки декольтировались так же сильно, как и южанки. Фламандка и швейцарка обнажали свою грудь не менее, чем француженка, венецианка и римлянка.



Только классовое деление проводило здесь грани. Господствующие классы, у которых женщина считалась главным предметом роскоши, доводили декольте до последней крайности. При испанском и французском дворах часто платье дамы было сзади и спереди раскрыто почти до пояса, так что не только грудь, но и почти вся верхняя часть тела была обнажена. Придворный поэт Клеман Маро говорит в одном из своих стихотворений: "Когда я вижу Варвару в праздничном костюме, который доходит ей только до живота, то она производит на меня впечатление хорошо отшлифованного алмаза, играющего постоянно своими лучами".



Чтобы лучше обратить внимание на красоту груди, на ее наиболее ценные достоинства - упругость и пышность, женщины порой украшали ореолы алмазными кольцами и шапочками и обе груди соединялись золотыми цепочками, отягченными крестами и драгоценностями. Екатерина Медичи придумала для своих придворных дам моду, обращавшую на грудь внимание тем, что в верхней части платья справа и слева были сделаны два круглых выреза, обнаруживавших только груди, но зато целиком и обыкновенно обнаженными, или тем, что груди искусственно воспроизводились внешним образом. Аналогичная мода, в силу которой обнаруживались только грудь и лицо, царила и в других местах. Там, где обычай требовал, чтобы благородные дамы переходили улицу только под шалью или в маске, как в Венеции, они, правда, скрывали лицо, но зато тем щедрее выставляли напоказ грудь.

В среде бюргерства и городского дворянства женщины не декольтировались так сильно, как при дворах абсолютных государей. Но и мещанки декольтировались очень заметно. Существовало несколько мод среди бюргерства, позволявших так глубоко вырезать платье, что видны были даже ореолы грудей. Такую моду можно проследить по рисункам Гольбейна и Дюрера. В одном описании костюмов, относящемся к началу XV в., говорится: "Богатые девицы надевают платье с вырезом спереди и сзади, так что груди и спина почти обнажены". В Лимбургской хронике, также относящейся к XV в., говорится: "А женщины носят широкие вырезы, так что видна половина груди".



К тому же корсаж так подпирал грудь вверх, что достаточно было малейшего движения женщины, чтобы грудь выходила из платья. Женщины, одаренные от природы красивой грудью, несомненно, не упускали случая доставлять мужчинам такое зрелище

Необходимо коснуться еще одной особенности частной жизни, служащей не менее классическим доказательством свойственного Ренессансу культа физической красоты женщины. Имеется в виду описание и прославление интимной телесной красоты возлюбленной или жены мужем или любовником в беседе с друзьями, их готовность дать другу даже случай воочию убедиться в этой хваленой красоте. Это одна из излюбленных разговорных тем эпохи. Мурнер говорит в своем "Gauchmatt": Один расхваливает цвет кожи жены, похожей на слоновую кость, с розовым налетом, как у персика, на ощупь мягкую, как шелк или бархат, другой - пышность ее форм, упругость ее грудей, похожих на "большие яблоки с грациозными остриями" или на "хорошенькие шарики с розовыми ягодами", твердые, как мрамор, тогда как ее бедра - "полушария, сулящие высшее блаженство". Другие хвастают "словно выточенными белыми ногами" жен, подобными "горделивым колоннам, увенчанным красивым фронтоном". Не забывают при этом даже и самых интимных подробностей...



О духовных качествах супруги или женщины говорят разве под самый конец. Главную роль играет красивое тело, которое описывается с ног до головы и обратно. Описание нередко подкрепляется доказательством. Другу предоставляется возможность подглядеть жену во время купанья или туалета или еще охотнее его приводят в спальню, где спящая жена, не подозревая, что она имеет посторонних свидетелей, предоставляет его взорам всю свою наготу. Порой даже сам муж откидывает скрывающие ее покровы, так что все ее прелести разоблачаются перед взором любопытных. Телесная красота жены демонстративно выставляется напоказ, как клад или сокровище, которые должны возбудить зависть, и сомнению здесь не должно быть места. Вместе с тем обладатель этих сокровищ хвастает ими, чтобы подчеркнуть, что он их собственник.

Идеал женской красоты в эпоху барокко



В эпоху барокко (кон. XVI-XVII вв.) естественность вновь выходит из моды. На смену ей приходят стилизация и театральность. Новый взгляд на человеческую красоту складывается уже в ранний период развития стиля барокко. Согласно новым эстетическим представлениям красота заключается в монументальности и величин, богатство и красочности одежд, причем сам человек отступает на задний план, теряясь на фоне пышных одежд.



Расцвет барокко пришелся на период правления французского «короля-солнце» Людовика XIV. С этих пор французский двор начинает диктовать моду всей Европе (так называемый «версальский диктат»). Знать перенимала ее у любовниц короля и распространяла дальше.



Женщина воплощала в себе величие, парадность, жеманство, грациозность, кокетливость. Но четко выраженного идеала женской красоты не было. Он зависел от вкусов короля и внешности сменяющих друг друга фавориток.



Женское тело в период барокко, как и ранее, должно быть «богатым» с «лебединой» шеей, широкими откинутыми назад плечами и пышными бедрами. Но талия теперь должна быть как можно тоньше, и в моду входят корсеты из китового уса. К тому же, корсет выполняет еще одну функцию – он зрительно поднимает грудь, обычно почти открытую смелым декольте. Очень щедро использовалась пудра, которая наносилась практически на все - и на парики, и на одежду, и на тело, которое не мылось годами. Волосы тоже не мылись месяцами, размножившиеся насекомые ловились специальными блохоловками. Так что хрупкая барышня, одетая в роскошное платье, на самом деле являла собой достаточно непривлекательное зрелище.



Напомним, что каноны красоты и моды даже в одно и то же время в разных странах той же Европы могли сильно варьировать. Например, в Испании корсет, вместо того, чтобы подчеркивать грудь, превратился для нее в настоящий «панцырь». С помощью него грудь, наоборот, утягивалась, делалась плоской.



Ноги женщин продолжают скрываться под юбкой, держащейся на обручах и достигающей значительной ширины. Пышная, вычурная одежда надолго становится одним из основных элементов женской неотразимости. Парадность внешнего вида наиболее ярко проявилась в широком использовании роскошных воротников и париков, просуществовавших среди знати без малого три века. Необходимыми аксессуарами дам становятся перчатки, веера, зонтики, муфты и ювелирные украшения.

Красавицы эпохи рококо



В начале XVIII в. наступает эпоха рококо, и женский силуэт снова меняется. Теперь женщина должна напоминать хрупкую фарфоровую статуэтку, иметь гладкие румяные щечки, маленький подведенный ротик.



Торжественную парадность барокко сменяет грациозность, легкость и игривость. При этом театральность и неестественность никуда не уходят – напротив, достигают своего пика. И мужчины, и женщины приобретают кукольный облик.



Красавица эпохи рококо имеет узкие плечи и тонкую талию, маленький лиф контрастирует с огромной округлой юбкой. Декольте увеличивается, а юбка несколько укорачивается. В связи с этим пристальное внимание начинает уделяться нижнему белью. В моду входят чулки, а нижняя юбка богато украшается. Богатство нижнего белья становится важным еще и благодаря утренним дамским церемониалам, в которых также участвовали и кавалеры.



Обнажать женскую грудь, касаться ее и целовать – отныне считалось вполне приличным. Скромность вызывала лишь насмешки: раз девушка стыдится – значит нечем похвалиться. Кавалеры вздыхали, что «легче коснуться груди женщины, чем завоевать ее сердце». Дамы же постоянно находили повод показать свою грудь – то роза упала и уколола, то блошка укусила – «посмотрите!».



Популярным развлечением знати были и своеобразные конкурсы красоты, где дамы без стыда задирали подолы и распахивали корсажи.



Платье эпохи рококо почти не подчеркивает фигуры. Внимание сосредотачивается на шее, лице, руках, казавшихся хрупкими среди кружевных оборок, рюшей и лент. Нарочитая сложность извилистых форм, присущая стилю рококо, подчеркивалась во всем – и в прическе, и в декоративной косметике, и в одежде. В моду вошли огромные, иногда до метра высотой, головные уборы; декольте смело открывало грудь, которая поддерживалась с помощью корсета. Платья на кринолинах перегружали мехами, лентами, кружевами, длинными шлейфами. Этикет двора Людовика XIV определял размеры шлейфов.



На лицо галантные дамы накладывали столько грима, что, говорят, мужья часто не узнавали своих жен. А так как пудра в те времена изготавливалась из муки, чрезмерные запросы модниц порой вызывали в стране даже временный дефицит этого пищевого продукта.



Парики в эпоху рококо приобретают поистине гротескные причудливые формы. На головах носят целые натюрморты из цветов, перьев, лодки с парусами и даже мельницы.



В моду вошли также специальные черные шелковые пластыри – «мушки». Они служили своеобразной любовной символикой.



В связи с такой спецификой «мушки» нередко клеились не только на открытые части тела, но и под одежду. Некоторые считают, что появление «мушек» было вызвано эпидемией оспы, и сперва они скрывали рубцы, вызванные этой страшной болезнью.



Театральность рококо особенно ярко проявилась в «любовных картинках» того времени. Несмотря на царящую в то время распущенность, теперь соблазнительную даму рисуют не обнаженной, как раньше, а принявшей «пикантную» позу, с отсутствующей или слегка приподнятой частью одежды

Классицизм и ампир

Пока во Франции буйствовало рококо, в «Туманном Альбионе» вновь занялись переоткрытием «греческого вкуса и римского духа», как декларировало Лондонское Общество любителей античности. В моде начинался классицизм.

Классицизм (кон. XVIII в.) - естественность



В моду снова входит естественные очертания фигуры и простота форм. В то время подражали античности и всему тому, что считалось античным. Это подражание изменило и силуэт женщины. В моде стройная юная фигура с плавными линиями, как подобие античной статуи. В этот период не поощрялись телесные излишества. Фигура должна была быть не жирной и не худой, такой, чтобы не оскорблять взор смотрящего.



Силуэт женской фигуры вписывался в вытянутый прямоугольник со сторонами, примерно равными ширине плеч, талии, бедер и низа юбки. При этом происходит полный отказ от использования корсетов. Лицо должно быть правильное: симметричное, ровный нос, не худосочное. Ну и наконец-то, к власти над мужчинами пришли брюнетки




Вскоре и Французская Революция в своей ненависти ко двору Марии Антуанетты вместе с королевской властью начала ликвидировать засилье париков, мушек, корсетов и румян. В моду снова стала входить естественность. Ярко краситься считается теперь дурным тоном, поэтому в декоративной косметике используются только естественные тона. Иногда косметического эффекта пытались достичь еще более естественными способами: если требовалась бледность – дамы пили уксус, если румянец – ели землянику.

Подражание античной одежде (в основном хитону и пеплосу) изменило и силуэт женщины. Платье приобретает ясные пропорции и плавные линии.

Ампир (нач. XIX в.) - торжественность и холодная величавость



Короткая эпоха ампира - эпоха прозрачности и оголенной груди. Идеал красоты - женщина греческого телосложения, но с достаточно широким тазом, с полной и крепкой грудью в полупрозрачном прилегающем платье. По-прежнему в моде белая кожа, модницы даже подчеркивали вены синим карандашом, чтобы казаться бледнее.



Ярко краситься считается дурным тоном, поэтому в декоративной косметике используются только естественные тона. На некоторое время из моды выходят даже ювелирные украшения. Считается, что чем красивее женщина, тем меньше она нуждается в украшениях. Ассоциируется с периодом пребывания у власти Наполеона.



И в отличие от классицизма образцом для подражания стиля Ампир становится не греческое, а более роскошное римское искусство, что привнесло больше блеска, пышности и помпезности. Женщинам эпохи Ампир было свойственно желание выглядеть стройными. Так как женский силуэт того периода должен походить очертаниями на высокую и стройную колонну. Но линия плеча, в отличие от периода Классицизма, становится шире за счет того, что ее стали подчеркивать короткими шарообразными рукавами.



В более позднем периоде силуэт фигуры визуально стали делать менее высоким и стройным. Основной одеждой модниц стал белоснежный шмиз – полотняная рубашка с большим декольте, короткими рукавами, зауженная спереди и свободно обволакивающая фигуру внизу. Пояс переместился под самую грудь,белизна и нежность рук во времена ампира весьма ценились. Ампир был одним из последних ярко выраженных стилей с четкими канонами моды.



Так как эти платья делались в основном из тонкого полупрозрачного муслина, модницы рисковали подхватить простуду в особо холодные дни. Французский «Журнал де Мод» в 1802 г. рекомендовал своим читательницам посетить Монмартское кладбище, чтобы посмотреть, сколько юных девушек стали жертвой «нагой» моды. А писатель Коцебу в 1804 г. писал, что туалеты, которые сейчас считаются в Париже сдержанными и элегантными, сто лет тому назад позволялись лишь женщинам легкого поведения. Поэтому, благодаря египетскому походу Наполеона, как «приложение» к шмизу в моду вошли кашемировые шали, которые широко популяризировала супруга императора – Жозефина.



Жозефина во времена ампира, как и полагается, была первой модницей Империи. Ее день проходил в неустанных заботах о своей внешности. Утром императрица принимала ванну из миндального молока. Затем ею занимался так называемый мозольный оператор и полировщик ногтей. После уроков изящных манер Жозефина совершала конную прогулку. Далее начиналась примерка новых нарядов с портными и создание новой прически под новый наряд. Вечером во всем этом убранстве она отправлялась в театр, на бал или в другие светские места. Нагулявшись, императрица опочивала в кровати под балдахином, не забыв при этом надеть на ночь перчатки, – для белизны и нежности рук.