Сварожич

Сварожич

Рассветные часы бывают обманчивыми. Ночная мгла уже прячется по оврагам да старым колодцам. Солнышко уже вовсю гонит её, сырость да тьму ночи, своими лучами-стрелами, но стылый туман, присланный на подмогу сырой землёй, поднимается к вершинам деревьев, давая ночи достойно уйти. Роса лежит на травах, холодя ноги, опутывая тропинку мокрыми и скользкими листьями. Но природа знает: ещё немного, совсем чуть-чуть – и утро вступит в свои права, принеся тепло – и солнце. И можно потерпеть эти последние, самые холодные несколько мгновений, собраться и выйти пораньше, что бы успеть встать на тропу, ведущую к ответу на все вопросы.

Уже начали чирикать ранние птахи, и шедший первым в отряде крепкий, русоголовый парень задумался о чём-то далёком, машинально улыбаясь своим мыслям – и самым банальным образом проглядел нападение. Прямо перед нем, на небольшой полянке внезапно просела, раскрылась уродливой ухмылкой земля, блеснуло крупной чешуёй толстое туловище – и на поверхность вылетело ловкое, стройное тело одного из виевичей.

Горислав растерянно замер, нащупывая рукояти мечей, когда мимо скользнула гибкая девичья фигурка. Тонкий клинок блеснул – и чужое тело осело в раскрытый зев земли, преграждая дорогу остальным воинам. Млада, вся в чужой крови, обернулась – и бешенный взгляд привёл в себя опешившего парня.

- Просыпайся, сварожич! Сейчас начнётся!

- Бой! – Земля осыпалась ещё в нескольких местах, хлестнул боевой бич, но тут же замер натянутой струной – ловкий виевич принял удар на свою чешуйчатую броню и перехватил один из тонких ремней.

- Бой! – И Велм, отбросив оружия упал на лапы, меняя шкуру – и из горла его раздался приглушённый рык.

- Бой! – Клинки стали горячими, чужие лица мелькали перед глазами, и приходилось забыть о правилах, бить по всем сразу, срываясь на волчий, коварный бой, где нет ни правил, ни честных приёмов. Отведя одним клинком чужое оружие в сторону, вторым ударить в пах, прямо под тонкую броню, повернуться, отбивая летящий в лицо нож, мимоходом полоснув по открытому горлу. Быстрей, ещё быстрей! Воином признаётся русич, способный за удар сердца нанести четыре удара. Сегодня Гор двигался быстрее как минимум вдвое. Очень хотелось сорваться в ярый, безумный бой, завертеться вьюном, ломая вражеские тела и клинки – но сзади ему прикрывали спину друзья, их нельзя оставлять без защиты, нельзя сломать наконечник клина, о который ломается строй набегающий виевичей. « - Так грызи, волк, грызи, и пусть сверкают зубы в ночи!»

Непонятные создания дрогнули. Нападая с безумной, отчаянной яростью, они не могли долго выдержать предложенного боя и исчезали так же стремительно, как и нападали. Удар. Меч бьёт по чужому телу. Доспех выдерживает, но чужака отбрасывает на подступающих сзади, заставляя их занервничать и сломать строй. Ещё удар. Чужой, лёгкий шлем отлетает в сторону, брызгая в разные стороны своим содержимым. Кривой клинок виевичей скользит по руке, становится горячо и мокро. Резкий разворот и сдвоенный, быстрый удар – вправо и вниз, заставив удачливого воина отшатнуться от падающего сверху правого клинка – и напороться на коварно выставленный нижний. Собственную кровь никогда нельзя позволять проливать безнаказанно. Ряды вражьих бойцов дрогнули. Удар. Ещё один. Сзади взревел Велм, встал на задние лапы, нагоняя страх.

- Сварог! – Солнечный луч ударил в поднятые клинки, окутал их золотистым сиянием, заставив отшатнутся чужие шеренги. К богу не взывают в сече, к древним богам вообще не стоит обращаться словами – им нужно посвящать дела. Но сейчас бог солнца, огня и жизни помог родичам.

Виевичи кинулись к своим ходам, прикрывая глаза. Зрачки их, легко видящие во тьме, не переносят солнечного света, превращаясь в почти вертикальные щёлочки.

- Бой! – Тяжёлый зверь прыгнул вперёд, на спины убегающих воинов. Сейчас была его схватка. Огромный медведь ворочался среди охваченный паникой врагов, и от ударов тяжёлой, вооружённой бритвенно - острыми когтями лапой падало сразу несколько человек. Ещё несколько мгновений криков – и последний из оставшихся в живых виевичей скрылся в подземной лазе. Мелькнуло гибкое тело, лёгкий шелест – и на земля остались лишь росы.

- Плечо покажи, дубина! – Млада бесцеремонно развернула приходящего в себя после горячки боя Гора и принялась бинтовать руку заранее припасённой тряпицей. – До привала дотянешь, там поворожу. Что за столбняк на тебя напал? Ещё немного, и нас на кусочки бы порвали.

Горислав почувствовал, как краснеет. Жар залил лицо, заставил пылать уши и спустился на шею.

- Сказ в голову пришёл. Новый. Утро такое… доброе.

- Утро… Хм, как видишь, оно уже перестало быть добрым. А ещё немного – стало бы последним в твоей жизни. Ты – воин, и должен всегда помнить о врагах.

Волна обращения позади них взъерошила волосы, и позади встал на ноги Велимир, друг детства. Хорошо ему! Сменил шкуру – и не нужно чиститься ни от крови, ни от грязи, да и раны, если какие и были, уже зажили. А что порванную одёжу придётся сменить – так не даром он ходит в самом лёгком и носит с собой изрядный запас холщёвых штанов и рубах.

- Остынь, Млада. – Голос Велма, обычно звонкий и чистый, сейчас был глуховат – недавнее обращение ещё не восстановило связки. – Негоже русичу о душе забывать. Слишком силён в нас зов природы, так и зверем стать можно. Что сочинил, Гор?

- Луч солнца разгоняет росы,

Земля горит, и трескается твердь

По ней идём мы сумрачны и босы…

- Дальше не успел. Эти – Гор махнул рукой в сторону полузасыпавшихся ям. – Полезли.

- Что? – Млада в возбуждении подпрыгнула, бросив чистить свой лёгкий и изящный, как и положено воительнице, клинок. – Ты ведь драку предчувствовал, понимаешь? Можно было получше приготовится или вовсе уйти в сторону!

- Ну сказал бы он нам, что что-то не так, и толку? Сама знаешь, дар предвиденья смутен и неясен, мало кто может им овладеть настолько, что бы от его слов хоть какой-то практический толк был. Камень лучше посмотри, как он?

Гор торопливо потянул витой шнурок. На груди парня, там, где обычно нормальны люди держат обереги и амулеты, а странные пришельцы иных земель – пыточный столб своего бога, видать похваляясь тем, что смогли его убить, висел обычный, невзрачный камень. В нём поблёскивали и чешуйки слюди, и белые полосы мрамора, и дымчатые разводы агата, и какие-то иные, непонятные минералы, но всё это составляло столь сложную смесь, что взгляд, даже пристальный, обычно видел просто мешанину серого цвета.

- Спит. И бой его не разбудил. – Русич вздохнул и бережно спрятал его обратно, за пазуху.

- Ну направление-то даёт? – Тонкая рука нежно опустилась на плечо, и голос, до этого гневный. Сейчас был полон сочувствия.

- Конечно. Всё по прежнему – туда, где всходит солнце и правее. Пошли? – Парень аккуратно убрал мечи в заплечные ножны, подхватил поклажу, подмигнул подтянувшимся друзьям – и странная троица скрылась в лесу. Настала тишина – полная и тяжёлая, непривычная для весеннего леса. Трупы людей, разбросанные по поляне, внезапно задрожали, замерцали призрачным маревом – и медленно, неспешно погрузились в землю. Раскрытые ходы в земле, затуманились, быстро заполняясь землёй – и вскоре поляна стала такой же, как и была ещё утром. Только теперь её не покрывал слой трав и кустарников. Земля лежала пустая – и обнажённая. Сырая земля.





- Гор! Несносный мальчишка! Опять убежал! А обедать?

- Не хочу, мама! Вечером! – Мелькнули рыжие вихры где-то за огородами, в сторону бревенчатого частокола, долженствующего изображать неприступную стену, а на деле старого и дряхлого. Тонкая, ещё детская рука толкнула бревно, изъеденное древоточцами – и вот уже фигурка в белой рубахе мчится среди полей, размахивая подобранной палкой.

Преслава только вздохнула. Её сын никогда не ел днём. Встанет с утра пораньше, стоит только солнышку показаться над горизонтом, выпьет кружку молока, а чаще и просто студёной, колодезной воды – и бегает весь день, полон сил, со смехом отворачиваясь от еды. Лишь вечером, когда стемнеет, одолеет его голод – всё смечет, что на стол поставишь, да добавки попросит. Неладно так есть-то, неправильно. Но мать молчала, скрывая от остальных странности сына. Вдова погибшего ратича, она понесла уже после его смерти, за что заслужила молчаливое осуждение соседей. Осуждение – потому как не гоже под пришлых мужиков ложится, мало ли своих парней в городце, а молчаливое – потому что нет ничего хуже, чем остаться одной век коротать. Уж лучше так, с проезжим купцом за ночь сына себе, надежду и опору в старости получить, чем побирушкой по чужим дворам мыкаться.

Вдова это чувствовала. Потому и неговорила, не рассказывала никому, что не было у неё никаких гостей. Да и кто поверил бы? Что, когда вернулась осенью малая дружина, привезла доспех и меч мужнин, весь в крови, всю зиму подраненной волчицей выла Преслава, руки на себя наложить хотела, но словно держал, не давал кто-то. А как весна пришла, выволокли её подруги на праздник Ярилы, через огонь прыгать, грехи да горе сжигать. Там она хотела остаться, в огне, единственном суженном ей после мужа. Прыгнула, да не через костёр, а прямо в пламя. Огонь обнял женский стан, скрыл он людских глаз, приласкал по своему – да и выпустил с другой стороны и словно бы в спину подтолкнул – мол, не балуй. Никто и не понял ничего, лишь старый ведун Молчан ухмыльнулся в бороду да обронил: « - Сжёг Сварог твоё горе, новую жизнь встречай.» А через пару недель поняла Преслава, что тяжела.

- Что, побежал сорванец? – сзади стоял пожилой ратник Яровид, живший на другом краю городца. – Чему учить думаешь?

Преслава вздрогнула. Этот вопрос она задавала себе не раз, боясь признаться даже самой себе – не удержать ей сына. Уйдёт, не дают боги детей в утешение, всегда забирают для своих, непонятных простым людям целям.

- Всему. И ратному делу, и грамоте, и счёту.

- Молодец. Сумела сердце смирить. – Молчан стоял рядом с Яровидом, подошёл неожиданно, словно ниоткуда возник. – Значит, так тому и быть: Яр будет с твоим пострелом по утрам заниматься, а ко мне его после обеда присылай. Чему сможем – научим, а остальное – о том только солнышко красное ведает.

- Но как же? Он же ещё маленький! – Сердце зашлось, словно предчувствуя разлуку.

- Он достаточно взросл, что бы начать жить своим умом. Сегодня тебя не послушал, завтра – сердце своё не услышит, затем и вовсе огрызаться начнёт, клыки точить. Сила есть в каждом ребёнке, и как начнёт она через край захлёстывать, первейший долг каждого родителя – суметь направить её в нужное русло, что бы не забурлила она, душу не взбаламутила. Завтра и начнём пожалуй. Присылай сына.





- Дядя Яровид, правда, вы меня учить будете?

Пожилой воин оглядел притихшего мальчугана, переминающегося с ноги на ногу, стайку сверстников, нетерпеливо застывшую в отдалении, и улыбнулся. Усмешка вышла кривой, пришлось наклониться, что бы её скрыть. Ситуация получилась на загляденье, парень сам, своим хвастовством противопоставил себя сверстникам. Осталось лишь закрепить:

- А как же! Мне подмога нужна. Дров наколоть, сена накосить. Ещё бегать тебя учить буду. Вдруг князю гонец потребуется, а ты тут как тут. А ты что подумал? Для воинской науки мал ещё, подрасти сперва!

Дружный хохот спугнул воробьёв, чирикающих на крыше, и стайка пацанят, насмешливо посвистывая, двинулась прочь от крыльца, на реку. Гор же стоял, побелев и закусив губу, смотрел исподлобья, нахохлено и обижено. Упорен – или умён?

- Пойдём. У меня для тебя подарок.

Парнишка смотрел недоверчиво, но всё же оторвался от крыльца и шагнул в сени. Яр улыбнулся. Детское сердце бесхитростно, только ленивый или чёрствый душой не найдёт к нему тропку.

- Давай руку. – Тяжёлые наручи взрослого воина легли поверх нескольких слоёв кожи, надёжно обхватив запястье. – Запомни: у меня на занятиях без брони не ходят. Мы начнём именно с этого.

- Но они тяжёлые! Неудобные и громоздкие! А главное – от них никакого толку! Никто не бьёт по рукам. Целить нужно в голову, или в сердце. – Выдав вершину своих воинских знаний, Гор решительно протянул тонкие пальцы к пряжкам, намереваясь снять обузу, и замер – поверх наруча легла плетеная рукоять тонкого меча.

- Говоришь, толку нет? Ну, что ж, у меня на руках такие же наручи, как и у тебя. И то же – больше никакого доспеха. Бери меч и попробуй меня хотя бы поцарапать. Сумеешь – на сегодня урок окончен, и больше никаких железок на руках. Согласен?

Гор с удивлением посмотрел на ветерана и радостно схватился за рукоять. Тонкий, лёгкий клинок. Практически кинжал, без украшений, без чеканки на клинке. Меч-трудяга, прошедший не одну сотню схваток и вышедший на заслуженный отдых, он показался ребёнку великим саморубом, способным снести одновременно верхушки трёх сосен. Первый меч в его жизни! Яровид, улыбаясь, смотрел на мальца, и вспоминал себя – такого же юного и наивного.

- Ну, бить-то будешь или нет?

А дальше было сплошное позорище. Старый ратник не прыгал и не уворачивался. Он стоял расслаблено, даже лениво, поглядывая в небо и явно больше интересуясь птицами и облаками, чем взмокшим учеником – но его наручи постоянно сбивали узкий клинок, уводили в сторону, не давая нанести полноценный выпад. Под конец, ловко прижав одним наручем меч к бревну, он ударил снизу другим – и рукоять вырвалась из рук мальчишки что бы, сделав оборот, оказаться в широкой ладони ветерана.

- Ну что ж. Неплохо. Двигаешься быстро, импровизируешь, лет пять погонять – и задеть меня у тебя вполне получится. А пока – вот тебе первое задание. Найди мне шишку, молодую и крепкую.

- Но, ратник: сейчас ещё рано для шишек. Вряд ли я что найду.

Яровид наклонился к уху мальчишки.

- В том то и соль, ученичёк, в том то и соль. На опушках ели встречаются реже, но зато шишки на них появляются раньше. И ещё: нужно мчаться что есть силы! Ты же не хочешь опозорить меня и твою матушку, опоздав из-за какой-то там шишки на первый урок к волхву? Молчан – великий волшебник, его голосом говорят боги! Представляешь, что они тебе скажут, если он будет недоволен? Беги быстро, мальчик, и придерживайся опушки. Да не забывай разводить мелкие сосенки и кусты руками, а то шишку проглядишь!

Ветки хлестали по одежке постоянно. Небольшие, взрослому человеку по пояс, ну с мальчишке по горлышко, упругие стебли не хотели ломаться – они пружинили, отклоняясь, и норовили ударить обидчика в ответ. Наручи, хоть и тяжёлые, оказались очень удобной вещью – на них было так приятно принимать хлёсткие удары злых ветвей. Отскочить, увернуться, пригнуться, изучая землю, выпрямиться, пропуская очередной удар и побежать ещё быстрее, нагоняя потраченное время. Только зачем Яровиду шишка?





Лес был тихим. Гор бежал, внимательно глядя по сторонам – очередное непонятное задание Яровида – принести яйцо кукушки. Учитывая, что своих гнёзд эта птица не вила, приходилась лазить на верхушки деревьев, изучая гнёзда всех остальных птиц – не окажется ли там одного, малость подозрительного. Где-то после десятого дерева русич уже готов был схватить первое попавшееся, и только уверенность в том, что учитель прекрасно разбирается в окружающем мире, мешала решиться на подлог. Гнёзд было много, и все – довольно высоко. Руки были в занозах, голова полна хвои, но бросить всё и уйти от учителя Гору даже и не приходило в голову. Странные и непростые задания, как он уже успел убедиться, делали его сильным и гибким, на любую неожиданность, будь то спружинившая ветка или летящая в него шишка, он успевал среагировать: слишком много было получено синяков и шишек во время подобных заданий, и теперь тело реагировала на автомате. Самым простым и естественным образом: никаких блоков и встречных ударов. Любое движение в свою сторону Гор отводил тыльной, более жёсткой стороной наруча, к которому успел прикипеть. Он уже успел убедиться в полезности этих простых металлических обручей – вот и сейчас он буквально съехал с очередного замшелого ствола, тормозя нагревающимся металлом и радуясь толстому слою кожи под ним, и припустил дальше, торопливо оглядывая вершины деревьев в поисках гнёзд.

Лес был тихим. Слишком тихим для обычного леса, живущего в полном гармонии с природой: не пели птицы, не было слышно ни сверчков, ни лягух, полная тишина стояла под сводами рощи. « - Наверное, лесовик сердит. Не попасться бы под горячую руку». Не успев додумать мысль, русич заметил в глубине леса небольшой костерок, дымящий сырой елью. Притормозив, он удивлённо принюхался: лесная нечисть огня не разводит, боится самого страшного из врагов древесной жизни, а люди… люди пользуются сухостоем, благо его в лесу всегда в избытке. Так откуда взяться сырому дереву? Чужак?

Руки напряглись сами собой, колени пригнулись, делая подростка ниже и незаметней. Первое настоящее дело! Выследить врага, предупредить своих – что может быть достойней? И Гор торопливо принялся подползать на запах дыма.

Но ратные подвиги явно откладывались – на небольшой полянке, практически прогалине, оставшейся на теле леса от упавшего когда-то исполина, чужих не было. Не было ни варягов, ни ватажников, ни странных савров с кривыми саблями. Даже нечисти не было – лешие, кикиморы, даже анцыба, злой и опасный болотный чёрт, не рискнул бы выйти на этот небольшую лужайку в сердце леса, когда там был Молчан.

Старый волхв двигался – медленно и плавно, словно танцуя какой-то никому неизвестный танец. В грубых, засаленных шкурах, с лицом вымазанным краской, он походил на древнего, чёрного медведя шатуна, невесть зачем решившего покружится на задних лапах. Только никакой медведь, даже оборотень, не будет петь. А Молчан пел – неизвестная, древняя песня, состояла вроде и из знакомых слов, вот только уловить её смысл никак не удавалось. Слова видоизменялись, нанизывались одно на другое, но смысл оставался вдали – где-то над словами, над маленьким, непонятным костерком, над руками древнего волхва, вымазанными в смоле и масле. Молчан, не прерывая танца, подхватывал из стоящей рядом небольшой бадейки плавающие в ней сосновые шишки и укладывал их на поляне, создавая странно знакомый узор. Каждая шишка, едва коснувшись земли, загоралась – неярким, еле заметным пламенем, от которого было больше дыма, чем огня… да и дыма было в общем-то немного. Зато шишек было полно, узор был почти закончен, дым каждой вплетался в единое облачко, застилающее зрение и туманящее разум – и Гор не успел заметить, когда на краю поляну появилось странное, гибкое создание, мрачное, кутающееся в дым, словно в одежду – клубы его, до этого не поднимавшиеся выше колен, внезапно окутали пришельца, оставив только тёмную голову – безволосую, с узкими, прижатыми к черепу ушами, и руки – длинные и гибкие, они никак не хотели скрыться в тумане. И в них блеснуло оружие.

Гор напрягся, потихоньку доставая из пояса подаренный Яровидом нож . Вызвал его Молчан или нет, но чужак был явно недоволен и вот-вот мог ударить. Мог – но медлил, словно заворожённый странной песней и вкладываемым на земле рисунком. Для него, как и для старого русича этот узор явно был знаком и важен – настолько, что даже вражда и смерть могли подождать.

Последняя шишка легла на место, зажглась неярким, слабым светом, вплетая свою струйку дыма в общий хоровод теней – и тут все они ослепительно вспыхнули, заиграли, забили фонтанчиками искрящегося огня – и исчезли, оставив странный, непонятный дым, замерший в причудливом узоре – замерший и не собирающийся исчезать.

- Скажи, что ты видел, старик. Скажи – и умрёшь быстро. А иначе – я заберу тебя вниз. И ты всё равно расскажешь мне то, что я хочу знать – но тогда твоя смерть будет очень, очень долгой. Выбирай скорее.

- Смерть? Я видел смерть на этой поляне. Но я видел и то, что будет после неё. Ты напрасно пришёл сюда. Слишком много вёсен прошло с той поры, когда подобные обряды проводили, не озаботившись защитниками.

Яркий клинок сверкнул – и тут же раздался рёв медведя. Огромный бурый ком свалился откуда-то с дерева, встал между волхвом и чёрным человеком, принял на себя первый удар. Клинок завяз в густой шерсти, скользнул по выставленной лапе – и вот уже в объятьях тумана ворочаются, меряются силой два тела . И то, что один из них был признанным хозяином леса, способным повалить без всякого топора вековую сосну, никак не мешало его противнику – он явно был не слабее.

Гор аккуратно обнажил нож, готовясь ударить в спину чёрной тени, рискнувшей напасть на волхва – но тут крепкие лапы ударили сзади, опрокидывая, заставляя прижаться к земле. Извернувшись, тот крутанулся, поднимая руку, но белоснежные зубы волка сомкнулись на лезвии, выхватывая нож, откидывая его куда-то назад, в кусты. И послышался рычащий, но вполне узнаваемый голос:

- Лежи тихо. Это не твоя битва. Пока – не твоя.

Медведю приходилось несладко. Раненый в начале боя, он слабел, а его противник, казалось, лишь прибавлял в силе и весе. Он рос, набираясь тёмной мощи, становился выше и глаза его начали сверкать в полумраке чащи алыми полосками кошачьего взгляда. Минута, другая – и туманный ком распался, оставив медведя лежать на земле, чёрная рука поднялась, сверкнул клинок – и тут на него прыгнула крупная рысь, внимательно наблюдавшая схватку откуда-то со стороны. Из-за деревьев вышли волки – мощные, полные внутренней, животной силы, они аккуратно захватывали противника в кольцо – и их глаза тоже горели – но не алым, а слабым зелёным светом. Впрочем, этого хватало – глаза пришельца погасли, он сгорбился, становясь ниже и меньше, ещё мгновение, тихий шорох – и туман начал стремительно рассеиваться. Он исчезал, с удовольствием прятался во мхах, позволял унести себя даже самому лёгкому ветерку – и через минуту на поляне не было ничего. Ни странных огней, ни животных, а главное – не было тёмного пришельца. Только вся земля на полянке была изрыта, словно тут долго и безуспешно большое семейство кабанов искало жёлуди.

Посредине всего этого безобразия сидел Молчан, бинтуя руку с косым и глубоким порезом на кисти. А перед ним лежала небольшая шишка с чёрной, немного дымящейся кровью.

- Гор? Ты тут? Помоги.

Русич встал и несмело вышел на странную полянку. Ловкие пальчики поровнее наложили полотно, затянули потуже, останавливая ток крови. Волхв невесело улыбнулся.

- Вот так вот. Ради капли чужой крови приходится пожертвовать бадьёй своей. Тебя Яровид в лес зачем послал?

- За яйцом кукушки.

- Ну а ко мне ты как вышел?

- На дым шёл. Дым странный, так не жгут огни ни наши, не чужаки.

- Ясно. Знаешь большой старый дуб на опушке, прямо напротив смотровой башенки? Там три гнезда, в самом верхнем кукушонка и высиживает семейство стрижей. Беги прямо туда, ты и так устал и потерял много времени, и помни: ты ничего необычно в лесу не видел. Беги же!

Гор вскочил и, не оглядываясь, припустил к старому дубу. И как он забыл? Не раз замечал на нём кучу старых и несколько новых гнёзд! Наверняка там, прямо у Яровида под носом, и найдётся решение его загадки. Забыл? Что он забыл? Гор потряс головой и припустил ещё быстрее, фыркая на ходу: ну что интересного может быть в этой скучной и замшелой чаще? А в ноздрях понемногу истаивал запах дыма.





- Встань, юноша. – Молчан был по-прежнему высок и величественен. Сколько лет этому деду? Он был старым уже тогда, когда ещё матушка Гора пришла к нему в первый раз на учёбу, а он всё не меняется.

- Ты всё ещё умудряешься думать, о своём, сохраняя внимательный и сосредоточенный вид. Ну-ка скажи мне, сколько миров обретается вокруг нашего солнца?

- Тридевять царств, Молчан. Двадцать семь небесных тел создают семь кругов вращения… Но на них нет жизни!

- Мы этого не знаем. Говорят, есть тридесятое царство, там есть жизнь. Впрочем, это область догадок. Кого русичи называют богом, Гор?

- Ну, мы – Сварога. Есть наши роды, поклоняющиеся Даждьбогу, есть – Роду, а ещё…

- Остановись, отрок. Яви не пустое слово, но суть божества. Имён может быть много, суть должна быть одна.

- Ну… Это тот, кто создал наш мир.

- Верно. А кто все остальные?

- Остальные – просто его дети. Такие же, как и мы.

- Ох, молодость. Это мы можем стать такими же, как они, если постараемся. Уловил разницу?

- Да, учитель. А когда вы будете учить меня письму?

- Хм… Каковы твои успехи у Яровида?

- Он говорит, что я могу стать охотником. – Гор смущённо опустил голову и запыхтел, не видя, как седое лицо Молчана тронула лукавая улыбка. Подойдя к котелку, тихонько булькающему в очагу у восточной стороны избы, он принюхался, добавил пару разных трав, в изобилии висящих в сенях, подумал, достал из небольшой котомки горсть какого-то порошка, сыпанул в странное варево.

- Подойди сюда. - Белый туман клубился над котелком, создавая причудливые образы. – Смотри. Что видишь?

- Дым вижу…

- Глубже смотри. Представь, что ты ищешь что-то для тебя бесконечно важное, какую-то часть себя, потерявшуюся в этом тумане… - Голос волхва отдалялся, становился глуше, и одновременно звучал прямо в сознании, заставляя смотреть как-то иначе, не так, как всегда…

- Волк! Учитель! Там, в вашем волшебном дыму, я увидел волка! Он сидел и смотрел на меня!

- Замечательно! – Молчун аккуратно подхватил котелок двумя кусками кожи, поставил на стол и, достав нож, принялся нарезать ломти хлеба. – Значит, так тому и быть. Задание тебя самое простое. Сейчас собираешься, уходишь на пару дневных переходов в лес, находишь там волка…

- Убить? Принести вам шкуру? Я уже охотился!

- Нет. Ты его не должен трогать. Просто наблюдай за ним, и всё.

Молчун аккуратно достал ложку, зачерпнул из котелка немного жижи, подул, отправил в рот. Задумчиво посмаковал и потянулся за тарелкой.

- Учитель? А что вы делаете с волшебным отваром?

Деревянная ложка звонко щёлкнула по лбу.

- Ну какие же вы, молодые, наивные. Всё волшебство вам подавай. А того вы не понимаете, что всё волшебство находится в вашем сердце, а не в моём супе. Всё, оставь меня, я устал и хочу есть.

Гор растерянно замолчал.

- А когда же мне возвращаться?

- А это ты сам понять должен! – Донеслось до парня из-за закрываемой двери.