Добро пожаловать,
Гость
Логин
Пароль
Запомнить меня
Забыли пароль?
Наверх

Белый инквизитор

Роман Дмитрия Морозова
Поиск
Страница 2 из 512345

Дорога ложилась под ноги бесконечной земляной лентой. На ногах не было сапог, на плечах – рясы, а позади был ЕГО конь. За бытность свою инквизитором он забыл, что это такое: трава под босыми ногами, не стиснутое клобуком небо и собственный, принадлежащий только ему конь. Он менял лошадей как перчатки, легко принимая и легко расставаясь, занятый совсем иными делами, и вот теперь круговорот бесконечных дел прервался. Впереди были заговорщики, было сложное задание, но оно как раз нуждалось в медлительности: его должны были узнать как рыцаря – бедного, нескладного и совершенно безопасного. Идеальный образ, позволяющий быть незамеченным в любом обществе.

Мало ли шатается по дорогам младших сыновей баронов? От отцовского наследства ничего не причитается – так ходи, ищи лучшей доли. Бывало, на турнирах такие за день становились богачами – за счёт чужих доспехов, которые можно было снять с побеждённых. Но это единицы, а остальные… И не чернь, послать нельзя, и общаться с беднотой не больно интересно. Так и крутились младшие сыновья вокруг обеспеченной знати, стараясь выделиться, что бы взяли в гвардию, да не простым ратником, а командиром.

Среди таких соглядатаев инквизиции не ищут. Умно придумали святые отцы, умно. Только путешествие грозило затянуться, а в это время последователи О-Ямы могут устроить очередную чёрную мессу. И принести в жертву очередную девушку. Бесконечный, скользящий шаг путника, когда легче идти и идти, бездумно перебирая ноги, чем остановиться, прервался. Рука стиснула рукоять меча, воздух с трудом проходил сквозь стиснутые зубы.

- Амелия! Как ты была прекрасна! – В голове замелькали вереницы образов: бал, раскрасневшееся девушка, водопад каштановых кудряшек, узкая и сильная ладонь, поцелуй украдкой, на балконе. Затем сразу, без перерыва: слуга, принесший известие о пропаже и бешенная скачка сквозь заснеженный лес! Ведь знал, где проходят чёрные мессы! Натыкался пару раз на охоте на странное капище! Не обратил внимания, брезгливо отвернулся – и вновь оказался там же, но теперь там махали мечами люди в чёрных масках, а на круглом камне лежала его невеста, обнажённая, с чёрным кинжалом под сердцем. В тот день он впервые оказался весь в чужой крови; в тот день он потерял часть души, но обрёл цель и смысл жизни. В тот день он разбудил в себе зверя. В тот день, молясь всю ночь над телом любимой, он узнал бога. В ту ночь он потерял Амелию.



- Сэр рыцарь! Дозволено ли мне будет прервать ваши возвышенные думы о великих битвах? – Чужой голос вплёлся в сознание, вызвал из чёрного, мрачного забытья. Арман встряхнулся. Лошади давно объели траву на обочине дороги и тянули на луг. Сколько он простоял вот так, бездумно глядя в небо, пока его не вернул на землю голос случайного прохожего?

Тот, кстати, уходить не собирался – стоял, с любопытством глядя, как мягчеет лицо собеседника, разглаживаются складки, и горло, сведённое в непонятном усилии, пытается произнести слова.

- Спасибо. Я слишком глубоко ушёл в себя. Меня зовут… Сэр Арман де Логви, странствующий рыцарь. А вы…?

- Я? Я шут! Обычно зовут Энц, хотя полностью Энца Ван Диан, коль уж общаюсь с рыцарем, так нужно соответствовать.

Арман с удивлением оглядел собеседника. Обычная, крепкая одежда, больше подобающая состоятельному горожанину в дороге, чем шуту, привыкшему быть со знатью. Коротко стриженный ёжик волос, чуть тронутый сединой, узкие губы и пронзительный, цепкий взгляд. Впрочем, сейчас один глаз заплывал синевой, что портило впечатление. Небольшой узелок с вещами, крепкая палка в руке, вот и весь скарб.

- Шуты обычно ездят в каретах, вместе с господами. Ну, если провинились – то на запятках. Пешком не ходят.

Энц хмыкнул.

- Это если хотят добраться до места в комфорте и побыстрее. Если же есть желание подышать свежим воздухом, то достаточно пошутить насчёт неудачного макияжа хозяйки – и можно смело рассчитывать на два-три дня пешей прогулки. Тут главное, верно угадать момент, что бы у леди в руке не было ничего тяжёлого. Дамы не любят насмешек над внешностью и случись подвернуться, например, кинжалу…

- Ну, судя по синяку под глазом, руки у леди были не пусты. И чем она тебя так?

Шут вздохнул.

- Не поверишь, добрый рыцарь, обычным веером. Увы, многие знатные дамы в детстве получают, помимо обычного воспитания и воинские навыки, что здорово осложняет жизнь их домочадцев.

Арман поневоле улыбнулся, настолько комично-сокрушённым был вид его собеседника.

- Если хочешь, можешь пристроить свой узелок на спину второй лошади, к остальной клади. Кареты у меня нет и подвезти тебя я не могу, но если не отстанешь до привала, угощу копчёной гусятиной, мне друг набил две перемётные сумы припасами на дорогу.

- Благословенны будьте добрые друзья, щедрые рыцари и частые привалы! Собирался я, как ты понимаешь, впопыхах, и еды захватить не успел. А не сделать ли нам привал прямо сейчас? – шут мигом пристроил свой узелок поверх рыцарских лат и зашагал рядом с Арманом. Он был весёлым и лёгким в общении человеком: выклянчив кусок хлеба с сыром, тут же успокоился и принялся болтать, умудряясь есть, шутить и идти так споро, что инквизитор, думавший поджидать собеседника, поневоле прибавил шаг.

- И кто твоя хозяйка, Энц? Судя по меткости руки и точности глаза, у неё длинная череда воинственных предков.

Шут уныло потрогал опухший глаз и кивнул:

- Леди Кристина, урождённая Адлер, три года назад похоронившая своего супруга, барона Меца, происходит из очень старинного и знатного рода. Великих предков у неё столько, что, начни я их перечислять, не закончил бы и до вечера. Думаю, она примет рыцаря, спасшего его слугу.

- Спасшего? Но от чего я тебя спас?

Энц усмехнулся.

- Ну, во-первых, от голода. Хлеб с сыром, конечно, не слишком обильное угощение, но позволит мне дотянуть до привала, где обещанный мне гусь окончательно победит муки пустого желудка. А во вторых: я знаю, рыцарям зазорно обращать внимание на мелочи, но над леском, к которому мы приближаемся, кружат птицы, не решаясь присесть на ветки. Там наверняка притаились разбойники.

Уверен, что столь доблестный рыцарь, как вы, сумеет, одев доспехи, разогнать этот сброд и расчистить дорогу нам и другим путникам, если таковые сегодня случатся.

Арман встревожено глянул вперёд: дорога, до этого беззаботно вившаяся вдоль полей, действительно ныряла в ложбинку и исчезала в небольшом леске, идеально подходившем для засады. А потревоженные птахи, вившиеся над деревьями, вполне могли быть спугнуты вооружёнными людьми. Подумав, он снял двуручник, повесив его на Ветра, пусть понемногу привыкает к тяжестям, и, надев кожаные куртку и штаны, приготовленные для поддевания под железо, закинул на спину перевязь с двумя трофейными мечами.

- Постой тут, пойду, посмотрю.

- Боюсь, доблестный рыцарь, нас они заметили намного раньше, чем мы их. Если вы облачитесь в доспехи, разбойники в страхе разбегутся, зная, что их самодельные луки не пробьют броню, а ржавые железки, именуемые оружием, не смогут противостоять вашему клинку. Зачем же рисковать, идя в лес в таком виде?

- Ты сам ответил на свой вопрос чуть раньше. Позади нас могут быть другие путники. Я пойду вперёд под видом слуги, посланного обеспокоенным рыцарем на разведку. Они либо постараются меня по-тихому убрать, либо, что вернее, затаятся, надеясь, что я ничего не замечу. Вполне может быть, что птиц потревожил не человек. Жди.

Арман торопливо шагал по дороге. Поступок был верхом предусмотрительности для рыцаря, безрассудного в своём стремлении к славе и подвигам, но довольно неприятным для инквизитора. Обычно при необходимости поиска грешных душ среди разбойного люда он перекрывал выходы из леса силами своего, приданного ему для сопровождения, отряда, и посылал в ближайшую деревню за ополченцами, играющими роль загонщиков. Это если была работа по его части. Чаще просто проезжал мимо, отлично зная, что никто не рискнёт нападать на вооружённый отряд, наскоро читая молитву о милости божьей к случайным путникам, передавая судьбу следующих за ним в руки господа. Будь он один, объехал бы лес стороной… Но легенду нужно было разрабатывать, а случайный очевидец и собранные с разбойничков трофеи вполне подойдут для рыцарского подвига. Небольшого, зато такого, в который все поверят. Шут остался приплясывать на дороге, изнывая от нетерпения.
Вернулся новоявленный Арман раздосадованный и задумчивый, отдирающий колючки с рукавов.

- Ну что, были разбойники? – Энц пристально разглядывал рыцаря, ища следы боя.

- Нет. Вернее, были, вчера. Птиц спугнули падальщики. Твои разбойники трупы небрежно прикопали, они и разрыли.

- Какие же они мои? – Шут, подумав, решил обидеться. – Они меня могли порешить так же, как и тебя, даже вернее – у меня то доспехов отродясь не водилось.

- Неважно, не обращай внимания. Там, за леском, место для стоянки удобное… Лес под боком, дрова нарубить можно, ручей рядом, из камней очаг сложен. Там и заночуем.

- Я бы поехал отсюда подальше и побыстрей. Разбойники могут и вернуться.

Инквизитор согласно кивнул головой.

- Обязательно вернутся! Банда наверняка из окрестных крестьян! Днём в поле работают, ночью на промысел выходят. И очаг у родника они выложили, для привлечения путников: место удобное, мало ли кто остановится. Вчера там и напали: кровь землю присыпали, но слабый запах остался.

- Ну так нужно рассказать местному шерифу! А самим ехать побыстрее!

- Побыстрее не получится: нужно похоронить людей по христианскому обычаю, до утра от них одни кости останутся, негоже так делать. Да и с разбойниками посчитаться у меня сильное желание: там дети были.

Пять могил копали до самого вечера. Две больших, три поменьше: муж с женой, трое детей. У взрослых следы от стрел, детей резали, явно для забавы. Арман, весь белый от бешенства, лихорадочно рубил мечом землю, ища выход ярости. Энц угрюмо черпал комья шлемом, удивляясь про себя, как рыцарь мог пожертвовать столь важную вещь доспехов для подобных дел. Лишь после того, как тела были прикрыты землёй, оба успокоились и торопливо оборудовали стоянку: небольшой огонёк, мясо у костра, два лежака, стреноженные кони чуть в стороне. На лежаках закутанные в плащи фигуры, возле одной – обнажённый двуручный меч, щлем у изголовья. Возле второй – большая палка.

- А что, очень достоверно. – Риц, торопливо догладывающий гусиную ножку, критически смотрел на получившуюся картинку со стороны. – Рыцарь и его слуга отдыхают. Они мужи доблестные и никого не боятся: если что, оружие под рукой.

- Хватит лопать, бросай кость в костёр: сам себя запахом выдашь!

- Разве разбойники могут появиться так быстро?

- Пока лагерь готовили, кто-то в кустах крутился. Может, конечно, и случайный зевака, но вряд ли. Ты как раз костёр разжигал, я лошадьми занимался. Покрутился минут пять и в лес ушёл. Тихий, почти его и не слышно. Если б заранее несколько сухих веток под листья не сунул, никогда бы не услышал.

- И что теперь?

- Теперь он приведёт мужиков и нас будут убивать. Видел, что нас двое, народу придёт немного, так что хотя бы одного нужно взять живым, сдадим стражникам, пусть сообщников выдаст. Ты точно с кинжалом управишься?

Энц ухмыльнулся, отчётливо фыркнув.

- Я, до того, как шутом стать, жонглером был, так что пяток…

- Тихо! Идут!

Полтора десятка тёмных фигур отделилось от чернеющей громады леса. Несколько – с топорами, остальные – с вилами. Тридцать шагов, отделяющие стоянку от опушки, они шли минут десять, постоянно останавливаясь и вслушиваясь в ночь. Но всё было спокойно: стрекотали кузнечики, где-то тихонько тренькала ещё не угомонившиеся птица, переступали по траве кони.

Наконец разбойники дошли до явно привычного им места: лучники взобрались повыше, на толстый ствол поваленного дерева, остальные встали наготове, покрепче перехватив оружие.

- Давай! – В каждую из фигур на лежанках вонзилось сразу по нескольку стрел, прилетевших из чащи и разбойники бросились вперёд, криками подбадривая друг друга.

Топоры врубились в человеческие силуэты с ещё дрожащими в них стрелами, но вместо чавкающего звука разрубаемой плоти послышался глухой стук сухого дерева.

- Пять могил я вырыл сегодня. – Арман выскочил из кустов и двое ближайших разбойников, даже не успев обернуться, свалились на землю с перерубленными шеями.

- Один был мужчиной. – Лезвие топора взметнулось, но клинки, уже обагрённые кровью, тускло блеснули в свете луны, наискось перечеркнув грудь бандита.

- Его застрелили в спину. – Опомнившиеся разбойники подняли вилы, но кинжалы забывшего о шутках Рица сверкнули в ночи, и двое ближайших с ниж мужиков упали, заставив остальных отшатнуться.

- Его жене сразу несколько стрел попали в грудь. Она пыталась прикрыть детей. – Клинок ударил о клинок, веер кровавых брызг ослепил кряжистого детину, вовсю орудующего огромным мясницким топором, заставив его на секунду замешкаться. Тут же одно лезвие разрубило бедро. Другое грубо и незамысловато распластало живот.

- Их дети умирали дольше. Старший пытался сопротивляться, скорее всего задел кого-то, и вы вначале отрубили ему руку, затем ноги и оставили умирать. – Двое пытаются обойти сзади, но ещё пара кинжалов из кустов заставляет их осесть. Клинок торопливо расчерчивает кровавый след на груди самого нерасторопного, уменьшая количество противников.

- А над младшими просто куражились, показывая свою крутизну. – В два прыжка добравшись до размахивающих вилами бандитов, Арман торопливо начал полосовать мечами, не давая возможности отойди для хорошего замаха.

- Пять тел я уложил в землю, пока светило солнце. – Бандиты опомнились и насели крепко. Все они прекрасно играют топорами, это ложь, что крестьянин не воин. Дай ему меч – и он не опасней младенца, но топор в его руке – вещь привычная, он орудует им ловчей, чем вышивальщица спицей, и вполне способен без замаха разрубить лёгкий доспех.

- Трижды по пять уложу в ночной тьме. – Ещё два кинжала блеснуло, уложив самых опасных, и шут показался из-за кустов верхом на лошади, орудуя своим посохом, словно копьём. Разбойники отпрянули. Разорвав опасную круговерть, и клинки молнией рванулись вперёд, достав двух ближайших. Остальные суетливо кинулись прочь, к кустам, но весь в чужой крови, инквизитор мчался следом. Ужасно хотелось крикнуть: « Да свершиться суд божий!», но Арман заставил себя промолчать. Опасно, могут узнать. К тому же: сегодня он не хотел быть милосердным.

Опомнился он, когда всё стихло. Шут, неловко спрыгнув с лошади, подошёл, заставил выпустить клинки и потащил к ручью – умыться. Инквизитор помотал головой.

- Погоди. Один должен быть жив.

- Нет. Ты слишком рассвирепел. Вокруг нас только кровь и трупы. Пошли.

Оттолкнув Энца, инквизитор торопливо шагнул в сторону ручья и рухнул в него прямо в одежде, с головой, опустившись на дно. Вода вокруг помутнела, стала багровой, и в неясном свете луны показалось, что в ручей вдруг стал кровавым. Арман вспоминал ярость, охватившую его, и удивлялся: неужели за столько лет он так и не научился выдержке? Всегда, на всех боях, был спокоен и собран, и тут вдруг, из-за каких-то деревенщин… Что тому виной? Хмель свободны, коснувшийся его после снятия монашеского платья, или полуобглоданные трупы детей. Вроде за бытность инквизитором повидал всякого.

- Ты странно дрался. - Шут уже собрал свои кинжалы и теперь старательно промывал их в воде ручья. – Словно заранее приговор вынес, а мечом просто оглашал. Может, потому и в живых никого оставить не мог – приговор должен быть исполнен?

- Ты то же, как я видел, не отставал от меня в этом деле. Ни один из твоих ножей мимо не пролетел.

- Я-то тут при чём? - Энц сел с видом оскорблённой невинности. – Пленных берут в конце боя, у меня
к тому времени все кинжалы уже кончились.

Дружный хохот вспугнул ночную тьму, заставив лошадей, и так беспокоящихся от доносившегося до них запаха крови, встревожено заржать.

Остаток ночи собирались, ехали до ближайшего городка. Пока Энц, подхватив тощий кошелёк рыцаря, яростно торговался с трактирщиком, Арман нашёл капитана местной стражи и обстоятельно рассказал о происшествии. Объяснять что-либо или показывать папскую грамоту не пришлось: едва увидев золотые шпоры, тот полностью проникся и лишних вопросов не задавал. Пообещал разобраться лично и тут же ускакал в сопровождении трёх десятков стражников.

Арман же торопливо вернулся в трактир, и, наскоро перекусив, упал на приготовленную расторопной служанкой постель. На соседней уже вовсю похрапывал Энц. Впрочем, уже к обеду стражники вернулись с докладом, и капитан разбудил путешественников.

- Здесь пять золотых. Столько было назначено за главаря разбойников, кривого Джека. Второй год уже шалит по дорогам, а поймать никак не удавалось: местные его покрывали. Бургомистр велел отдать все деньги вам, но…

Арман улыбнулся. Капитан был по своему справедлив: он не попытался забрать всё себе, выполнил приказ своего начальника и принёс деньги… зато теперь ожидал награду за честность.

- Один золотой мне, один – моему спутнику. Остальное – доблестной страже, которая теперь наверняка без труда выловит остатки шайки. Верно?

- Мы постараемся. – Откликнулся довольный капитан, пряча деньги. - Во всяком случае, выпьем за вас вечерком мы с удовольствием! Только есть одна странность в вашем деле…

- Какая же?

- Там, в кустах, засело пяток лучников. Они не выстрелить не успели, не выскочить. Из загрызли. И лапы принадлежали…

- Крупной собаке. Боевой, натасканной на человека спутнице рыцаря, вы это хотели сказать?
Капитан, подумав, взвесил золотые в руке и кивнул.

- Совершенно верно! Хороший у вас пёс! Счастливо оставаться!

Едва начальство откланялось, шут тут же подскочил, вытягивая руку:

- Мою монету! Нет, говорил я тебе, нужно было головы в город везти, глядишь, вся награда наша была бы!

- Ага. А кто ночью только о мягкой постели и мечтал? Держи, вымогатель. – Инквизитор, улыбаясь, протянул руку вовсю веселящемуся шуту. Тот оправдал его ожидания: подобно старому скряге, он трясущейся рукой долго доставал из-за пазухи кошель, в котором Арман узнал свой собственный, отданный Энцу вчера, долго и упорно развязывал завязки, долго укладывал монету, долго и аккуратно связывал. Затем бросил кошель рыцарю и вышел со словами:

- Держи, это твоя доля!

При этом золотой кругляш вертелся и переливался в его ладони. Удивлённый, инквизитор сунул руку в карман: второго золотого, полученного от стражников, там уже не было. Он уютно устроился в его собственном кошеле, но когда пройдоха шут его вытащил, не приближаясь к рыцарю, было совершенно непонятно.

День провели в отдыхе, а на следующее утро выехали спозаранку. На полученную монету шут прикупил себе мула, небольшого и неказистого, до крепкого и довольно уверенно ставящего копыта на дорогу. Арман шёл рядом, держа Ветра под уздцы: тот выглядел уже довольно бодро, но перегружать его пока не стоило.

- Ты хочешь идти пешком до самого Авиньона?

- Не знал, что я иду туда.

- Как, ты не слышал? Всю зиму только и разговоров о предстоящем большом турнире, на который приглашены все, имеющие право носить рыцарский пояс. Он пройдёт по старинным, ристалищным правилам, и многие бедные рыцари уже стекаются туда, надеясь обогатиться на трофейных доспехах. Впрочем, большинство богатых воинов оденет дорогие латы только на втором круге, в джостре, где будут обычные бои один на один, на копях и мечах. Ты и правда не слышал?

- О турнире – слышал. О ристалище… Как же допустили подобное? Погибнет множество славных рыцарей, подобные свалки толпа на толпу… лучше бы в крестовый поход отправились!

Энц беспечно свистнул.

- В крестовом походе от воинов, способных погибнуть на обычном турнире, немного толку. Большинство рыцарей помнит, что турнир не война и бьют осторожно, да и за посечённые доспехи много не выручишь. Странно ты рассуждаешь – для рыцаря. В тебе пропадает маршал, эконом или проповедник, зря теряешь время, сверкая золотыми шпорами.

- Я воин. Маршалом мне не стать, а остальное – не воинские забавы.

- Ну, с этим не поспоришь. Кстати – о каком псе ты говорил начальнику стражи в городе? Я не видел у тебя никакого пса.

- Однажды я спас его. Давно, лет пять назад. Мы просидели ночь в волчьей яме, я – и здоровенный пёс с примесью волчьей крови. Ну или волк с изрядной примесью собачьей, не знаю. У каждого из нас было своя охота, но я помог ему тогда. С тех пор он приглядывает за мной. Издалека. По утрам я могу увидеть его силуэт, исчезающий в тумане, увидеть отпечатки лап вокруг стоянки как знак того, что мне это не привиделось.

- И что же, он к тебе не выходит?

- Выходил несколько раз. Ложился у огня, смотрел. После такой встречи наш отряд попал в засаду, выжило только трое и то чудом. Второй раз… тогда ничего не произошло, и я стал думать, что серый ничего не предчувствует, но вскоре было сражение и наш отряд оказался на острие вражеской атаки. Уцелел я один. Третий раз… Про третий ничего не сказу, это личное, мне тогда не грозило практически ничего, но лучше бы я умер.

Шут помолчал, чувствуя, что ненароком вскрыл старую рану, потом осторожно спросил:

- А священники? Они ничего не говорят?

- С животными могли общаться многие святые. С другой стороны, и силы тьмы могли подчинять их себе. Я никого не подчинял, и преподобный… Впрочем, не нужно имён, в общем, один святой отец, выслушав мою историю, попросил лишь почаще молиться, а когда я увижу своего волка в следующий раз, окрестить и его. Кстати, на крест, да и на святую воду тот не отреагировал. Это обычное животное, просто мы оказались связанны, и он чувствует не только свою, но и мою судьбу.

- А перед разбойниками он приходил?

Арман ухмыльнулся.

- А зачем? Десяток-другой крестьян это не отряд закованных в сталь рыцарей, он и не переживал особо. Но всё равно помог, нужно оставить побольше мяса в стороне на привале. Авиньон, говоришь?

- Да! И если ты не хочешь опоздать, то стоит всё же ускорить наше движение… Например, так!

Энц встал, перегородив дорогу обгонявшей их телеге с сеном.

- Благородный рыцарь желает ощутить сладость деревенской жизни и полежать на свежескошенном сене. Ты должен гордиться предоставленным случаем выразить своё уважение великому герою, в тяжких трудах отвоёвывающему гроб господень.

Выпалив эту высокопарную фразу, шут быстренько привязал своего мула к задку телеги и бухнулся в сено, всем видом показывая: вот как надо! Вздохнув, Арман заговорил с испуганным крестьянином. Выяснив, что им по дороге, он одарил его мелкой монетой, мигом превратив из испуганного в счастливого, и последовал примеру Энца. Перегрузив свою поклажу в телегу, и поглубже, он привязал лошадей рядом с мулом и растянулся на одуряющее пахнущей, мягкой подстилке. Старое, подзабытое умение истинного воина: уметь расслабиться и использовать любую возможность для отдыха. Сон не заставил себя ждать., его душистое облако укутало инквизитора и увело в детство, туда, где жизнь всегда чиста и безоблачна. Впрочем, ненадолго.

- Куда прёшь! С тебя пошлина за двух коней и мула.

Рядом подхихикивал Энц, толкая попутчика в бок. Крестьянин-возничий растерянно стоял перед телегой, поглядывая в сторону сена: будить господ он не решался, но и платить старосте деревни, решившем подзаработать на проезжающем мимо крестьянине, достаточно зажиточном, что бы иметь не одну лошадь, явно не хотел.

Арман аккуратно выбрался из окружившего его со всех сторон пахучего одеяла трав. Осторожно, что бы не видел ушлый староста, отцепил мечи, расстегнул пояс и снял шпоры. Из телеги, позёвывая и потягиваясь во весь рост, вылез уже не рыцарь, а обычный крестьянин, возможно, в излишне ладной и аккуратной одежде, но распалённый возможным барышом староста этого не заметил.
- Ага, так ты ещё и не один? Ну тогда с твоего сына тоже пошлина.

- Это мы мигом. – Арман легко сорвал кнут с места возницы и с лёгким хлопком распустил его во всю длину. Первый удар – и помощник старосты, выпустив старое щербатое копьё, помогавшее ему изображать стража порядка, охнул и схватился за ушибленную руку. Второй раз щёлкнул кнут – и староста, потеряв важность, отскочил к воротам, растерянно сжимая пояс, из которого сыромятная кожа кнута только что легко выдернула длинный нож, отправив его прямиком в руки подозрительно ловкого крестьянина.

- Ну, что достаточно ли хороша подать? Или добавить, что бы не смели приезжих обирать?
Однако староста был упрям. Отскочив за ограду деревни, он заорал, и из ближайших изб повыскакивали мужики, на ходу вооружаясь кто вилами, кто топором, обычным крестьянским оружием.

- Вот лошадку одну за то, что посмел насмехаться над назначенной местным бароном податью, отдашь, нам за ущерб деньжат сверху отсыплешь, и довольно будет. Вяжи его!
Кнут был длинный и тяжёлый. Видно, хозяину приходилось запрягать и не одну лошадь, а несколько цугом, вот он и сделал его подлиннее и потолще, дабы доставал до самой передней лошади и из любого места телеги. Сейчас он внезапно зажил своей, быстрой и хищной жизнью: то по змеиному свивался кольцами, то жалил, как шершень, заставляя останавливаться и ойкать от боли, драконьим хвостом бил по ногам, роняя кряжистых мужиков, крепко стоящих на ногах, в липкую дорожную пыль.

- Что тут происходит?! – Энц выбрался из телеги. Рыцарский пояс, слишком широкий для тощего тела, болтался где-то на бёдрах, шпоры задевали одна за другую, но в руке сердито сверкал меч, и крестьяне, и так ошеломлённые натиском, попятились и быстро исчезли во дворах, оставив старосту одного оправдываться перед разгневанным рыцарем.

- Это кто же тебе велел разбой посредь бела дня чинить и на проезжих рыцарей нападать и деньги у них вымогать? Какой барон? Ты мне скажи, на предстоящем турнире я при всех с него взыщу за подобное непотребство.

Староста рухнул на колени.

- Не губите! Бес попутал! Просто хотел взять немного… на ремонт ограды вокруг деревни, совсем покосились.

Шут хозяйственно оглядел подгнившие брёвна ограды и покосившиеся ворота.

- Действительно, непорядок. Значит, так: накрываете стол для меня и моих спутников. Не беспокойся, есть мы будем много, не торопясь. И пока мы едим, вы ворота и ограду поправите. Не успеете – пеняйте на себя, ваш барон всё узнает. Веди!

Пока совершенно белый староста вёл их в избу и о чём-то яростно шептался с хозяйкой, Арман подмигнул растерянному вознице и широким жестом пригласил его к общему столу.

- Не теряйся, когда придётся ещё с рыцарем поесть. Дома потом рассказывать будешь.

- Но, ваша милость, рыцарь-то вы! Почему ваш слуга одел…

- Ему можно! Он не мой слуга, он – шут.

Энц, не терявший времени даром и успевший стащить несколько малосольных огурцов, сделал важное лицо и царственно подтвердил:

- Нам, шутам, можно! Мы вне добра и зла, вне чинов и званий, нам многое позволяется. Правда, и спрос с нас выше! Не дай бог кто-нибудь не улыбнётся. И всё, был шут – и нет шута.

Крестьянин неловко улыбнулся. Впрочем, пара кружек кислого местного пива растопили лёд, и вскоре он начал неразборчиво, но горячо рассказывать что-то об урожае, о своей куме, о ценах на продукты этого года. Энц слушал и восхищался, а инквизитор сидел, прихлёбывая из кружки, и думал.

В городе они не помолились за души разбойников. Нет, путников, которых похоронили, они замолили честь по чести. Но грех убийства – нет. Торопились, некогда было? Может быть, но найти время подумать о собственной душе всегда можно и нужно. Вот он, привыкший к смертям и казням, переживает. А шут – нет. Забыл? Не хочет делать это при постороннем? Или привык смеяться над всем, даже над спасением собственной души?

Ели они долго. Домочадцы старосты несли и несли разносолы. Крестьянские, но самое лучшие. Они со страхом ждали, когда же благородный рыцарь наестся: починить ограду за пару часов было невозможно. За несколько дней – да. Но часов…

Наконец хитрый шут, задумчиво оглядывая уставленный стол, встал и довольно кивнул:

- Спасибо, хозяева, наелся. А это, что бы не нарушать данное мной самому себе слово, положите в телегу. Доем позже, что бы вы точно успели закончить своё строительство. Завтра или послезавтра. Ну а проверить придётся, когда уже всё доем. На обратном пути.

Улыбнулся, увидев облегчение на лицах хозяев, и побежал проверять, что бы уложили побольше малосольных огурчиков, до которых был большой охотник. Арман со вздохом проводил его, и, достав из потёртого кошеля серебряную монетку, положил на край стола.

- Вот. Спасибо, что накормили.

- Вам спасибо, господин рыцарь. – Староста аккуратно взял монету и степенно поклонился.
- Сразу понял? – Инквизитор с интересом посмотрел на хитрована.

- Когда вы есть стали. – Благородные едят не так, как простолюдины, а рыцари – не так, как благородные. Пиво у нас не больно хорошее, ваш «рыцарь» пил и кривился, а вы спокойно прихлёбывали, не показывая виду.

Арман только покачал головой.
Страница 2 из 512345