У нас на сайте
Всем, кто любит книги Дмитрия Морозова!
Тем, кто хочет помочь автору в его творчестве, оказать информационную, издательскую, юридическую, организационную помощь, и, наконец, просто оставить отзыв или критику о произведении.
Читать дальше...
Брайникл - Ледяной сталактит
Каждую зиму мы можем любоваться многочисленными сосульками, свисающими с крыш домов, деревьев и проводов. Они практически не опасны ни для человека, ни для животных, если, конечно, не упадут на го...
Читать дальше...
#1 Константин Симонов | 10.04.2013 21:08:53 |
Матёрый Волчара Модератор
Off-line
|
|
Этот человек умел писать стихи. Возможно, они не современны и не покажутся интересными нынешнему поколению, но они писались НА ВОЙНЕ, и о ЛЮДЯХ ВОЙНЫ даже если были совершенно о другом
Старик Памяти Амундсена Весь дом пенькой проконопачен прочно, Как корабельное сухое дно, И в кабинете – круглое нарочно — На океан прорублено окно. Тут все кругом привычное, морское, Такое, чтобы, вставши на причал, Свой переход к свирепому покою Хозяин дома реже замечал. Он стар. Под старость странствия опасны, Король ему назначил пенсион, И с королем на этот раз согласны Его шофер, кухарка, почтальон. Следят, чтоб ночью угли не потухли, И сплетничают разным докторам, И по утрам подогревают туфли, И пива не дают по вечерам. Все подвиги его давно известны, К бессмертной славе он приговорен, И ни одной душе не интересно, Что этой славой недоволен он. Она не стоит одного ночлега Под спальным шерстью пахнущим мешком, Одной щепотки тающего снега, Одной затяжки крепким табаком. Ночь напролет камин ревет в столовой, И, кочергой помешивая в нем, Хозяин, как орел белоголовый, Нахохлившись, сидит перед огнем. По радио всю ночь бюро погоды Предупреждает, что кругом шторма, — Пускай в портах швартуют пароходы И запирают накрепко дома. В разрядах молний слышимость все глуше, И вдруг из тыщеверстной темноты Предсмертный крик: «Спасите наши души!» И градусы примерной широты. В шкафу висят забытые одежды — Комбинезоны, спальные мешки… Он никогда бы не подумал прежде, Что могут так заржаветь все крючки… Как трудно их застегивать с отвычки! Дождь бьет по стеклам мокрою листвой. В резиновый карман – табак и спички, Револьвер – в задний, компас – в боковой. Уже с огнем забегали по дому, Но, заревев и прыгнув из ворот, Машина по пути к аэродрому Давно ушла за первый поворот. В лесу дубы под молнией, как свечи, Над головой сгибаются, треща, И дождь, ломаясь на лету о плечи, Стекает в черный капюшон плаща. Под осень, накануне ледостава, Рыбачий бот, уйдя на промысла, Найдет кусок его бессмертной славы — Обломок обгоревшего крыла. |
|
#2 Константин Симонов | 10.04.2013 21:14:41 |
Матёрый Волчара Модератор
Off-line
|
|
Рассказ о спрятанном оружии
Им пятый день давали есть Соленую треску. Тюремный повар вырезал Им лучшие куски — На ужин, завтрак и обед По жирному куску Отборной, розовой, насквозь Просоленной трески. Начальник клялся, что стократ Сытнее всех его солдат Два красных арестанта В его тюрьме едят. А если им нужна вода, То это блажь и ерунда: Пускай в окно на дождик, Разиня рот глядят. Они валялись на полу, Холодном и пустом. Две одиночки дали им, Двоим на всю тюрьму, Чтоб в одиночестве они Припомнили о том, Известном только им двоим И больше никому… А чтоб помочь им вспоминать, Пришлось топтать их и пинать, По спинам их гуляли Дубинки и ремни, К ним возвращалась память, но Они не вспомнили одно: Где спрятано оружье — Не вспомнили они. Однажды старшего из них Под вечер взял конвой. Он шел сквозь двор и жадным ртом Пытался дождь глотать. Но мелкий дождик пролетал, Крутясь над головой, И пересохший рот не мог Ни капельки поймать. Его втолкнули в кабинет. – Ну как, припомнил или нет? — Спросил его начальник. А посреди стола, Зовя его ответить «да», Стояла свежая вода За ледяною стенкой Вспотевшего стекла. Сухие губы облизав, Он выговорил: – Да, Я вспомнил. Где-то под землей Его зарыли мы, Одно не помню только: где? — А чертова вода Над ним смеялась со стола Начальника тюрьмы. Начальник, прекратив допрос, Ему стакан воды поднес К сухим губам вплотную И… выплеснул в окно! – Забыл? Но через пять минут Сюда другого приведут. Не ты, так твой товарищ Припомнит все равно! Начальник вышел. Арестант Услышал скрип дверной, И в дверь ввалился тот, другой, Оковами звеня. Со стоном прислонясь к стене Распухшею спиной, Он прошептал: – Я не могу… Они ведь бьют меня… Я скоро сдамся, и тогда Язык мой сам подскажет «да»… Я знаю: в сером доме, В подвале, в глубине… – Молчи! – Еще молчу… пока… — А двери скрипнули слегка, И в них вошел начальник: – Ну, кто ж расскажет мне? И старший арестант шепнул С усмешкою кривой: – Черт с ним, с оружьем! Все равно Дела к концу идут. Я все скажу вам, но пускай Сначала ваш конвой Того, другого, уведет: Он будет лишним тут. — Солдаты, отодрав с земли Того, другого, унесли, Локтями молча тыча В его кричащий рот. Тот ничего не понял, но Кричал и рвался; все равно Он знал, что снова будут Бить в ребра и в живот. – Кричит! – заметил арестант И, побледнев едва, За все, что выдаст, попросил Себе награды три: Стакан воды сейчас же – раз, Свободу завтра – два, И сделать так, чтоб тот, другой, Молчал об этом – три. Начальник рассмеялся: – Мы Его не пустим из тюрьмы. И, слово кабальеро, Что завтра к двум часам… – Нет, я хочу не в два, не в час — Пускай он замолчит сейчас! Я на слово не верю, я должен видеть сам. — Начальник твердою рукой Придвинул телефон: – Алло! Сейчас же номер семь Отправить в карцер, но Весьма возможно, что бежать Пытаться будет он… Тогда стреляйте так, чтоб я Видал через окно… — Он с маху бросил трубку: – Ну? — И арестант побрел к окну И толстую решетку Тряхнул одной рукой. Тюремный двор и гол и пуст, Торчит какой-то жалкий куст, А через двор понуро Плетется тот, другой. Конвой отстал на пять шагов. Настала тишина. Уже винтовки поднялись, А тот бредет сквозь двор… Раздался залп. И арестант Отпрянул от окна: – Вам про оружье рассказать, Не правда ли, сеньор? Мы спрятали его давно. Мы двое знали, где оно. Товарищ мог бы выдать Под пыткой палачу. Ему, который мог сказать, Мне удалось язык связать. Он умер и не скажет. Я жив, и я молчу! |
|
#3 Константин Симонов | 10.04.2013 21:17:32 |
Матёрый Волчара Модератор
Off-line
|
|
Изгнанник
Испанским республиканцам Нет больше родины. Нет неба, нет земли. Нет хлеба, нет воды. Все взято. Земля. Он даже не успел в слезах, в пыли Припасть к ней пересохшим ртом солдата. Чужое море билось за кормой, В чужое небо пену волн швыряя. Чужие люди ехали «домой», Над ухом это слово повторяя. Он знал язык. Они его жалели вслух За костыли и за потертый ранец, А он, к несчастью, не был глух, Бездомная собака, иностранец. Он высадился в Лондоне. Семь дней Искал он комнату. Еще бы! Ведь он искал чердак, чтоб был бедней Последней лондонской трущобы. И наконец нашел. В нем потолки текли, На плитах пола промокали туфли, Он на ночь у стены поставил костыли — Они к утру от сырости разбухли. Два раза в день спускался он в подвал И медленно, скрывая нетерпенье, Ел черствый здешний хлеб и запивал Вонючим пивом за два пенни. Он по ночам смотрел на потолок И удивлялся, ничего не слыша: Где «юнкерсы», где неба черный клок И звезды сквозь разодранную крышу? На третий месяц здесь, на чердаке, Его нашел старик, прибывший с юга; Старик был в штатском платье, в котелке, Они едва смогли узнать друг друга. Старик спешил. Он выложил на стол Приказ и деньги – это означало, Что первый час отчаянья прошел, Пора домой, чтоб все начать сначала. Но он не может. – Слышишь, не могу! — Он показал на раненую ногу. Старик молчал. – Ей-богу, я не лгу, Я должен отдохнуть еще немного. Старик молчал. – Еще хоть месяц так, А там – пускай опять штыки, застенки, мавры. — Старик с улыбкой расстегнул пиджак И вынул из кармана ветку лавра. Три лавровых листка. Кто он такой, Чтоб забывать на родину дорогу? Он их смотрел на свет. Он гладил их рукой, Губами осторожно трогал. Как он посмел забыть? Три лавровых листка. Что может быть прочней и проще? Не все еще потеряно, пока Там не завяли лавровые рощи. Он в полночь выехал. Как родина близка, Как долго пароход идет в тумане… . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Когда он был убит, три лавровых листка Среди бумаг нашли в его кармане. |
|
#4 Константин Симонов | 10.04.2013 21:18:42 |
Матёрый Волчара Модератор
Off-line
|
|
Поручик
Уж сотый день врезаются гранаты В Малахов окровавленный курган, И рыжие британские солдаты Идут на штурм под хриплый барабан. А крепость Петропавловск-на-Камчатке Погружена в привычный мирный сон. Хромой поручик, натянув перчатки, С утра обходит местный гарнизон. Седой солдат, откозыряв неловко, Трет рукавом ленивые глаза, И возле пушек бродит на веревке Худая гарнизонная коза. Ни писем, ни вестей. Как ни проси их, Они забыли там, за семь морей, Что здесь, на самом кончике России, Живет поручик с ротой егерей… Поручик, долго щурясь против света, Смотрел на юг, на море, где вдали — Неужто нынче будет эстафета? — Маячили в тумане корабли. Он взял трубу. По зыби, то зеленой, То белой от волнения, сюда, Построившись кильватерной колонной, Шли к берегу британские суда. Зачем пришли они из Альбиона? Что нужно им? Донесся дальний гром, И волны у подножья бастиона Вскипели, обожженные ядром. Полдня они палили наудачу, Грозя весь город обратить в костер. Держа в кармане требованье сдачи, На бастион взошел парламентер. Поручик, в хромоте своей увидя Опасность для достоинства страны, Надменно принимал британца, сидя На лавочке у крепостной стены. Что защищать? Заржавленные пушки, Две улицы то в лужах, то в пыли, Косые гарнизонные избушки, Клочок не нужной никому земли? Но все-таки ведь что-то есть такое, Что жаль отдать британцу с корабля? Он горсточку земли растер рукою: Забытая, а все-таки земля. Дырявые, обветренные флаги Над крышами шумят среди ветвей… «Нет, я не подпишу твоей бумаги, Так и скажи Виктории своей!» . . . . . . . . . . . . . . Уже давно британцев оттеснили, На крышах залатали все листы, Уже давно всех мертвых схоронили, Поставили сосновые кресты, Когда санкт-петербургские курьеры Вдруг привезли, на год застряв в пути, Приказ принять решительные меры И гарнизон к присяге привести. Для боевого действия к отряду Был прислан в крепость новый капитан, А старому поручику в награду Был полный отпуск с пенсиею дан! Он все ходил по крепости, бедняга, Все медлил лезть на сходни корабля. Холодная казенная бумага, Нелепая любимая земля… |
|
#5 Константин Симонов | 10.04.2013 21:20:47 |
Матёрый Волчара Модератор
Off-line
|
|
Транссибирский экспресс
У этого поезда плакать не принято. Штраф. Я им говорил, чтоб они догадались повесить. Нет, не десять рублей. Я иначе хотел, я был прав, — Чтобы плачущих жен удаляли с платформы за десять… Понимаете вы, десять самых последних минут, Те, в которые что ни скажи – недослышат, Те, в которые жены перчатки отчаянно мнут, Бестолковые буквы по стеклам навыворот пишут. Эти десять минут взять у них, пригрозить, что возьмут, — Они насухо вытрут глаза еще дома, в передней. Может, наше тиранство не все они сразу поймут, Но на десять минут подчинятся нам все до последней. Да, пускай улыбнется! Она через силу должна, Чтоб надолго запомнить лицо ее очень спокойным. Как охранная грамота, эта улыбка нужна Всем, кто хочет привыкнуть к далеким дорогам и войнам. Вот конверты, в пути пожелтевшие, как сувенир, — Над почтовым вагоном семь раз изменялась погода, — Шахматисты по почте играют заочный турнир, По два месяца ждут от партнера ответного хода. Надо просто запомнить глаза ее, голос, пальто — Все, что любишь давно, пусть хоть даже ни за что ни про что, Надо просто запомнить и больше уже ни на что Не ворчать, когда снова застрянет в распутицу почта. И, домой возвращаясь, считая все вздохи колес, Чтоб с ума не сойти, сдав соседям себя на поруки, Помнить это лицо без кровинки, зато и без слез, Эту самую трудную маску спокойной разлуки. На обратном пути будем приступом брать телеграф. Сыпать молнии на Ярославский вокзал, в управленье. У этого поезда плакать не принято. Штраф. – Мы вернулись! Пусть плачут. Снимите свое объявленье. |
|
#6 Константин Симонов | 10.04.2013 21:21:41 |
Матёрый Волчара Модератор
Off-line
|
|
Орлы
Там, где им приказали командиры, С пустыми карабинами в руках Они лежали мертвые, в мундирах, В заморских неуклюжих башмаках. Еще отбой приказом отдан не был, Земля с усталым грохотом тряслась, Ждя похорон, они смотрели в небо; Им птицы не выклевывали глаз. Тень от крыла орлиного ни разу Еще по лицам мертвых не прошла. Над всею степью, сколько видно глазу, Я не встречал ни одного орла. Еще вчера в батальные картины Художники по памяти отцов Вписали полунощные равнины И стаи птиц над грудой мертвецов. Но этот день я не сравню с вчерашним, Мы, люди, привыкаем ко всему, Но поле боя было слишком страшным: Орлы боялись подлетать к нему. У пыльных юрт второго эшелона, Легко привыкнув к тыловым огням, На вешках полевого телефона Они теперь сидят по целым дням. Восточный ветер, вешками колыша, У них ерошит перья на спине, И кажется: орлы дрожат, заслыша Одно напоминанье о войне. |
|
#7 Константин Симонов | 10.02.2015 16:59:10 |
Дмитрий Писатель
Off-line
|
|
Жди меня, и я вернусь. Только очень жди, Жди, когда наводят грусть Желтые дожди, Жди, когда снега метут, Жди, когда жара, Жди, когда других не ждут, Позабыв вчера. Жди, когда из дальних мест Писем не придет, Жди, когда уж надоест Всем, кто вместе ждет. Жди меня, и я вернусь, Не желай добра Всем, кто знает наизусть, Что забыть пора. Пусть поверят сын и мать В то, что нет меня, Пусть друзья устанут ждать, Сядут у огня, Выпьют горькое вино На помин души... Жди. И с ними заодно Выпить не спеши. Жди меня, и я вернусь, Всем смертям назло. Кто не ждал меня, тот пусть Скажет: - Повезло. Не понять, не ждавшим им, Как среди огня Ожиданием своим Ты спасла меня. Как я выжил, будем знать Только мы с тобой,- Просто ты умела ждать, Как никто другой. 1941 |
|
#8 Константин Симонов | 10.02.2015 16:59:59 |
Дмитрий Писатель
Off-line
|
|
ЛЕТАРГИЯ В детстве быль мне бабка рассказала Об ожившей девушке в гробу, Как она металась и рыдала, Проклиная страшную судьбу, Как, услышав неземные звуки, Сняв с усопшей тяжкий гнет земли, Выраженье небывалой муки Люди на лице ее прочли. И в жару, подняв глаза сухие, Мать свою я трепетно просил, Чтоб меня, спася от летаргии, Двадцать дней никто не хоронил. . . . . . . . . . . . . . . . . Мы любовь свою сгубили сами, При смерти она, из ночи в ночь Просит пересохшими губами Ей помочь. А чем нам ей помочь? Завтра отлетит от губ дыханье, А потом, осенним мокрым днем, Горсть земли ей бросив на прощанье, Крест на ней поставим и уйдем. Ну, а вдруг она, не как другие, Нас навеки бросить не смогла, Вдруг ее не смерть, а летаргия В мертвый мир обманом увела? Мы уже готовим оправданья, Суетные круглые слова, А она еще в жару страданья Что-то шепчет нам, полужива. Слушай же ее, пока не поздно, Слышишь ты, как хочет она жить, Как нас молит - трепетно и грозно - Двадцать дней ее не хоронить! |
|
#9 Константин Симонов | 10.02.2015 17:52:44 |
Дмитрий Писатель
Off-line
|
|
ПОРУЧИК Уж сотый день врезаются гранаты В Малахов окровавленный курган, И рыжие британские солдаты Идут на штурм под хриплый барабан. А крепость Петропавловск-на-Камчатке Погружена в привычный мирный сон. Хромой поручик, натянув перчатки, С утра обходит местный гарнизон. Седой солдат, откозыряв неловко, Трет рукавом ленивые глаза, И возле пушек бродит на веревке Худая гарнизонная коза. Ни писем, ни вестей. Как ни проси их, Они забыли там, за семь морей, Что здесь, на самом кончике России, Живет поручик с ротой егерей... Поручик, долго щурясь против света, Смотрел на юг, на море, где вдали - Неужто нынче будет эстафета?- Маячили в тумане корабли. Он взял трубу. По зыби, то зеленой, То белой от волнения, сюда, Построившись кильватерной колонной, Шли к берегу британские суда. Зачем пришли они из Альбиона? Что нужно им? Донесся дальний гром, И волны у подножья бастиона Вскипели, обожженные ядром. Полдня они палили наудачу, Грозя весь город обратить в костер. Держа в кармане требованье сдачи, На бастион взошел парламентер. Поручик, в хромоте своей увидя Опасность для достоинства страны, Надменно принимал британца, сидя На лавочке у крепостной стены. Что защищать? Заржавленные пушки, Две улицы то в лужах, то в пыли, Косые гарнизонные избушки, Клочок не нужной никому земли? Но все-таки ведь что-то есть такое, Что жаль отдать британцу с корабля? Он горсточку земли растер рукою: Забытая, а все-таки земля. Дырявые, обветренные флаги Над крышами шумят среди ветвей... "Нет, я не подпишу твоей бумаги, Так и скажи Виктории своей!" . . . . . . . . . . . . . . . . Уже давно британцев оттеснили, На крышах залатали все листы, Уже давно всех мертвых схоронили, Поставили сосновые кресты, Когда санкт-петербургские курьеры Вдруг привезли, на год застряв в пути, Приказ принять решительные меры И гарнизон к присяге привести. Для боевого действия к отряду Был прислан в крепость новый капитан, А старому поручику в награду Был полный отпуск с пенсиею дан! Он все ходил по крепости, бедняга, Все медлил лезть на сходни корабля. Холодная казенная бумага, Нелепая любимая земля... 1939 |
|
#10 Константин Симонов | 10.02.2015 17:55:01 |
Дмитрий Писатель
Off-line
|
|
СЕВЕРНАЯ ПЕСНЯ Мужчине - на кой ему черт порошки, Пилюли, микстуры, облатки. От горя нас спальные лечат мешки, Походные наши палатки. С порога дорога идет на восток, На север уходит другая, Собачья упряжка, последний свисток - Но где ж ты, моя дорогая? Тут нету ее, нас не любит она. Что ж делать, не плакать же, братцы! Махни мне платочком хоть ты, старина, Так легче в дорогу собраться. Как будто меня провожает жена, Махни мне платочком из двери, Но только усы свои сбрей, старина, Не то я тебе не поверю. С порога дорога идет на восток, На север уходит другая, Собачья упряжка, последний свисток. Прощай же, моя дорогая! 1938-1939 |
|
Оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.