За гранью смерти

Толпы людей стоят на краю непонятного мира, собираясь с духом для окончательного шага вперёд. Перед ними – мир, открытый лишь для тех, кто закрыл за собой дверь.

Изумрудно – зелёная вода омывает небольшие островки коричневой земли – совершенно плоские, лишённые любой привычной растительности. Земля абсолютно голая – и вместе с тем она не похожа на сухую и безжизненную – нет, она вполне плодородна – это видно по цвету – насыщенному, живому, созданной лишь для одной цели – вскормить гигантское хрустальное дерево, возвышающееся в центре каждого островка.

Деревья (или статуи) живыми не выглядят. Кажется, кто–то создал для своих непонятных целей пародию на дерево – матово-белое, кажется, просвечивающее насквозь – оно тянется вверх, чуть изгибаясь у каждого листа – строго горизонтального, похожего на аккуратную площадку – такую же неестественно чистую и обжигающе-белую.

Стоящие на краю люди молчат. Тишина царит во всём этом хрустальном мире, не нарушаемое ничем – даже дыханием. Людей никто не торопит, но все торопятся сделать выбор – или шаг вперёд. Сами? С чьей–то подсказки? В толпе всё время происходит какое–то движение, люди передвигаются, не глядя друг на друга, но чувствуя потребность (последнюю?) в чьём–то присутствии рядом. Можно даже пообщаться, найти родню – но не здесь, а одним шагом ранее – здесь царит тишина и одиночество – одиночество толпы.
Время от времени одна из группок решается и, оторвавшись от привычной земли, устремляется к белым деревьям.
Через несколько ударов сердца и я, подчиняясь чьему то приказу? Инстинкту? Отрываюсь от земли и лечу к одному из белых деревьев. Впрочем, это не полёт. Просто – я должен двигаться вверх – и я двигаюсь, не ощущая ни обтекающего меня воздуха, ни веса собственного тела – но есть ли здесь воздух и у меня есть тело?
Возле дерева движение замедляется. Мы двигаемся вверх по стволу, рассматривая пустые белые площадки. Движение кажется бесконечным и мои спутники понемногу отстают. Они приседают на белые листья – и растворяются в них. Ствол постепенно становится всё тоньше, площадки – меньше. Я достиг вершины – но чувствую неудовлетворённость – я отказался от какого – то предложенного мне выбора, но и двигаться дальше вверх не хочу. Я разворачиваюсь и возвращаюсь обратно к тем, кто ещё не сделал выбор.
Ещё несколько ударов сердца и я вновь направляюсь к белым деревьям, что бы сделать ещё одну попытку. И вновь я остаюсь из группы один. Но едва
я достигаю верхних ветвей, вокруг меня появляются существа, предлагающие мне что–то своё. Они похожи на людей, закутанных в розовато–серые
плащи – и лишь потом я понимаю, что это крылья, обёрнутые за ненадобностью вокруг тела – и это высоко над землёй!
Они что–то предлагают, манят меня к себе, от них не пахнет злом, но веет чем-то чужим - они мне неприятны, и я ныряю вниз, к земле.

У подножия белых гигантов тишина. Здесь нет никого, и здесь нет выбора, если только – зелёная вода оказывается совсем близко, и я ныряю в неё, ощутив приятное, нежное чувство – меня обхватывает тепло, истома, я нежусь в правильности моего выбора – и оказываюсь в белой комнате.

Здесь есть несколько медсестёр и полно голых младенцев – откуда они появляются, я не вижу, наверно, мне это не позволено, но вижу самих младенцев, по наклонному желобу скатывающихся в длинный белый коридор и ручеек младенцев, собирающих детей из таких же комнат и исчезающий – но это я тоже не вижу. Я успеваю заметить, как одна из сестёр выхватывает из потока изуродованного малыша, не давая родиться калеке, и еще – среди потока я замечаю несколько мужчин – взрослых, в чёрных смокингах, двигающихся в том же детском обществе – и я оказываюсь среди них. Я начинаю меняться – в руке у меня листок печатного текста, и я смотрю на него - и буквы внезапно перестают складываться в слова. Всё заволакивает туманом, мне тесно и тепло, но недолго - я выбираюсь на воздух. Мне больно и я кричу – первым криком младенца. А потом я остаюсь один в чужом, пугающем и полном опасностей мире – и я очень стараюсь понять, кто я и что происходит, и это похоже на длинную и опасную схватку - но внезапно она кончается, и я понимаю, что я - это я.