Фиолетовый меч

Первые несколько дней Элана вообще ни о чём не спрашивали. Странные люди в коричневых рясах сидели, уставившись на него, и что-то бормотали себе под нос. О том, что это маги, хранитель понял только тогда, когда у одного из них что-то засбоило и он вспыхнул, как спичка, сразу весь, с головы до пят. Но воспользоваться сложившейся ситуацией и сбежать он даже не пытался - несколько уроков, преподанных в первый же день, показали ему, что стража храма, равнодушная к жизни и смерти, как своей, так и чужой, не спускает с него глаз. И хоть зачастую её не было видно, но за красивыми портьерами и драпировками всегда сидело несколько человек - и их арбалеты были неизменно нацелены на Элана.

Знать, что за тобой постоянно наблюдают минимум три пары глаз - это жутко раздражало. Сильнее раздражали лишь проповеди. Хранитель и на земле не ходил в церковь, полагая, что если бог есть и так всесилен, как расписывают священники всех мастей, то ему совершенно не нужны посредники для того, чтобы заглянуть в душу к человеку и узнать, чего он стоит. Здесь же приходилось минимум пять раз в день ходить на проповеди - их обычно вели в общем зале церкви, огромной, забитой весьма богатым и преуспевающим людом. Элана, естественно, не смешивали с толпой - его сажали на низкую скамеечку в тёмной нише, скрытой в одной из боковых стен, и в спину ему тут же упирались как минимум два клинка - церковники справедливо опасались, что хранитель может воспользоваться скоплением людей и попытаться сбежать. Проповеди были длинными и чрезвычайно нудными. Первое время Элан пытался на них дремать, но однажды один из стражников, впав в религиозный экстаз, слишком сильно нажал на клинок, разрезав ткань и оставив внушительный шрам на коже. Рану обработали, стражника сменили на более аккуратного, но теперь приходилось быть начеку и отслеживать движения клинков - и поневоле прислушиваться к тому, что говорилось в проповедях.

Это была дикая смесь самых разных религий. Видно было, что не один хранитель пытался донести верования своего народа до здешних жителей. Христианство и ислам, буддизм и язычество, щедро приправленные фантазией местных священников, создавали совершено невообразимую смесь демагогии и риторики, замешанную на страхе и приправленную мистицизмом.
Однажды коснулись и пришествия хранителей.

- Боги добры, они не лишают своих чад свободы воли, позволяя им самим исправить грехи своего рождения - вещал с трибуны елейный проповедник с неожиданно сочным, властным голосом. - Рождённые из греха родителей, во крови, в грешной плоти, вы самим своим присутствием оскорбляете творца! Он должен был бы уничтожить вас ещё при рождении! Но бог милосерден - он удалился от вас, чтобы вы не оскорбляли его вида своим ничтожеством! Он дал вам возможность исправиться, он дал вам тысячи жизней, прожив которые вы станете лучше и сможете находиться подле него. Но даже столь великий план нуждается в корректировке! Вернее, это вы, своим ничтожеством и своими грязными мыслями, вынуждаете ЕГО появляться в нашем мире, что уже достаточно тяжкое испытание для чистого духа. Поэтому он воплощается в триедином теле, созданном, что бы быть мудрым, милосердным и жестоким одновременно - в драконе, человеке и мече! По отдельности они ничто, скорлупки посуды, созданной для одной цели, неспособные на величие! Но в момент их единения божественная сущность нисходит на них; и они становятся триединым - сыном божьим, присланным на Землю для суда над людьми! И если мы презираем их по отдельности, то при появлении божества надлежит упасть ниц и молить его о милосердии! Ибо если обратит он на нас свой гнев, рухнут даже горы, и реки потекут вспять, и раздастся скрежет зубовный...
Священник перешёл к обычному набору угроз для отъявленных грешников, обещая спасение тем, кто больше пожертвует храму, а Элан погрузился в раздумья. Хитро придумано! Значит, сейчас он - меньше, чем человек, никто, кусок разбитой чашки, и лишь церковники будут решать, что с ним делать... Великая вещь - демагогия! Вроде и суть не исказили - а повернули всё так, что только они одни решают, как и когда появится их бог, да и бог ли он...

Похоже, его раздумья не остались незамеченными. На следующий день его никуда не повели, оставили в келье (ему выделили комнату внешне такую же, как и у других послушников - тех, кто жил при храме, но Элан уже убедился, что в стенах полно щелей, откуда за ним следят внимательные глаза - и острые стрелы). Он уже начал откровенно скучать, когда на пороге появился тот иерарх, что купил его у работорговцев. Звали его Протолет, и был он кем-то вроде епископа - должность немаленькая и вполне самостоятельная.

- Расскажи, сын мой, как тебе наше гостеприимство? Нет ли надобности в чём-либо? Говори, не стесняйся.

- Спасибо, конечно. Пища вкусная, жильё сносное. Не хватает самой малости - свободы! А то устал я от вашего хлебосольства - с ножами за спиной. - Буркнул Элан, недовольно поморщившись.

- Сейчас у тебя никаких ножей за спиной нет - мы одни. - Развел руками иерарх, словно и не заметив дерзости хранителя. - А что до стражей - то извини, у нас в храме колдовать не принято, а ты, говорят, балуешься этим делом. Что касается свободы - выкупили мы тебя, должен ты нам. Хочешь - отдай вместо денег свой меч, и иди себе на все четыре стороны...

Элан аж подскочил, впившись взглядом в масляно поблёскивающие глазки церковника. По потом сел и, переводя дух, помотал головой.

- Нет. Без меча не уйду. Если хотите - верьте на слово, вернусь - отдам.

Иерарх довольно улыбнулся.

- Правду говорят, ни один хранитель добровольно не расстанется с мечом. Да, да, я помню, не вскидывайтесь, молодой человек - вы не хранитель. Что касается вашего предложения - мы обсудим его, а пока - позвольте старому человеку поговорить со странником, обсудить пару важных для него вопросов... Что в вашем понимании БОГ?

Элан задумался. Что отвечать? То, что думает?

- Для начала - творец. А дальше... Это очень сложно. Во всяком случае, ни одна современная религия даже близко с сути вопроса не подошла. Им бы не о собственном брюхе заботиться, а научно-исследовательские институты открывать - по генетике, теории поля и т. д. Если, конечно, у них в планах найти и понять бога...

Иерарх довольно кивнул. Похоже, теперь шла игра на его поле. Он наклонился вперёд и начал говорить страстно, с жаром:

- Вы, похоже, совершенно не знакомы с трудами наших древних мастеров, и выводы делаете от своего мировоззрения и тем более еще говорите о современной религии! И у вас есть свое мнение по поводу этого. Что бы понять, как близко религия подошла к Богу, нужно самому сначала познать Его, иначе как Вы определите, кто пришел или не пришел? Но по Вашим ответам можно понять - Вы еще в пути, и далеки до истины. И главное: есть всего две науки - наука о внутреннем и наука о внешнем. Все светские теории относятся к первой категории, и кто изучает их, далёк от господа, потому что это наука внешнего, и лишь религиозность - наука о внутреннем. Да и как можно найти Бога, изучая окружающее, если он внутри нас...

Элан улыбнулся:

- То есть что бы понять, справедлива ли ваша религия, я должен найти место Всевышнего в мире... А чтобы его найти, я должен воспользоваться вашими методами, поскольку никакие другие не годятся. Приняв ваши построения, я поневоле приму и вашу веру, и спор пойдёт ужу не о богах в целом, а о частностях вашей концессии. Ловко!

Иерарх ухмыльнулся:

- Вы смотрите глубже, чем другие, и видите логические ловушки там, где остальные лишь испытывают священный трепет, приобщаясь к откровению. Хорошо, попробуем более откровенно:

- Существует ли Бог? Как может быть так много зла и коррупции в мире, если Он - есть? Почему существует голод, ненависть, зло? В действительности, господь - это мифическое слово, абракадабра, придуманная невежественными людьми, ищущими благодать. На деле, спрашивать - существует ли Он, абсурдно. В действительности, Всевышний - это суть всего сущего или существование - это Бог. Например, стул есть, потому что он может и не быть. Сказать, что стул существует, имеет смысл, потому что тогда возможно и окончание его бытия. Господь есть само существование. Когда мы говорим, что Он - есть, мы создаем что-то из слова Бог, тогда Он становится вещью. Но Он не вещь - и не личность. Поэтому вы не можете сделать его ответственным за что-либо. Ответственность появляется, когда есть кто-то, кто может быть привлечённым к ответу.

- Но разве создатель не в ответе за то, что сделал? Или вы отрицаете акт божественного творения этого мира? По моему, на этом и основаны все религии...

- Это один из наших основных догматов! Бог не просто творец, он и есть - весь мир! Всевышний не личность, он - чистая суть! Бог это бытие, качество бытия, качество существования. Во- первых, Бог это не вещь. Во-вторых, Господь это не личность, так как вселенная не может быть разумна сама по себе. И если Бог это не личность, то нет вопроса о какой-либо ответственности. Если зло существует, то это просто очередной факт, и только. Ответственность подразумевает, что есть личность, которую можно заставить отвечать за содеянное. Маленький ребенок не может отвечать перед судом, потому что он еще не личность, и поэтому не может отвечать за то, что он делает. Он так невинен, в нём нет развитого разума, ощущения эго. Бог так же не имеет эго - поэтому вы не можете делать его ответственным ни за какое существующее зло. А церковь как представитель Всевышнего...

- Не несёт ответственности даже за то зло, что творится именем божьим - к этому вы меня подводите? - Элан был немного ошарашен столь примитивной демагогией из уст просвещённого иерарха.

- А вам нужен кто-то, кого мы можем призвать к ответу? Люди давно пытались переложить эту функцию на Господа. Человеческий ум очень хитрый. Сначала мы приглашаем олицетворенного Бога, мы даем Всевышнему личность - и затем мы делаем его ответственным за то, что случается. Мы продолжаем создавать проблемы там, где их нет вообще, только ошибки языка. Философия на 99 процентов состоит из одних словесных недоразумений. Если вы обращаетесь ко Вселенной, вы не пытаетесь заставить её отвечать за то, что происходит с вами, но если вы обращаетесь к Богу, тогда вы можете сделать его ответственным - хотя изменилось только слово. Существование имперсонально, безличностно. Но если Всевышний становится личностью, тогда вы можете спросить: «Почему существует зло?» Вся игра идет вокруг вас одного, господь в ней не участвует.

- Странная религия... Не знаю, для чего она создана, и что вы в ней оправдываете... Может, слабость богов, которым поклоняетесь?
Глаза иерарха гневно блеснули. Он вскочил, хлопнул в ладоши - дверь тут же открылась, и свет факелов заиграл на оружии стражей. С трудом сдержавшись, Протолет сдержанно проговорил:

- Вам стоит быть сдержанней в оценке чужих богов... Особенно, если не хотите узнать их мощь на себе. Закончим на сегодня, вам нужно отдохнуть...
Элан поел безвкусную кашу, что ему давали, ссылаясь на строгие запреты в отношении мяса, рыбы и других нормальных продуктов и завалился спать. Последней мыслью перед тем, как провалиться в беспамятство, было:

- Только правда может заставить так нервничать! Но если они действительно поклоняются триединому, они, напротив, должны воспевать мощь...



- Вставай ! - Плечистый монах в просторной рясе, эффективно скрывающей его накачанные мышцы, бесцеремонно толкнул Элана в плечо, прервав его сон. - Пора поглядеть, что ты за воин.

- А кто вам сказал, что я воин? - Элан недовольно передёрнул плечами, но вслед за первым в келью вошло ещё двое - столь же внушительного вида, и хранитель решил не обострять. Отношения между ним и послушниками триединого портились с каждым днём.

Арена была небольшой, но хорошо утоптанной. Было видно, что на ней много и подолгу тренировались. Свежий желтоватый песок, ровным слоем покрывающий землю, скорее всего, насыпался каждый раз перед очередной важной схваткой, что бы скрыть от высокопоставленных зрителей засохшие пятна крови. Трибун не было, но Элан чувствовал множество изучающих глаз, с жадным вниманием наблюдающих за ним сквозь аккуратно прорубленные щели в стенах - узкие и длинные, они наверняка давали прекрасный обзор, не позволяя в то же время бойцам на арене увидеть зрителей.

- Держи, это твоё оружие! - Плечистый монах бросил перед Эланом простую деревянную палку, окованную железом, и, гаденько усмехнувшись, крутанул в одной руке сверкающий двуручник, который он припас для себя. - Мне сказали, что бы я тебя не калечил, но, знаешь, бой - дело такое... Ничего обещать не могу. Так что извини. Заранее.
Заржав, монах направился в свой угол, а Элан, закусив губу, поднял брошенную ему палку и попытался взвесить её в руке. Выходило тяжело и неуклюже - те несколько раз, что он держал свой Меч, тот казался продолжением руки, а этот... Хранитель вздохнул, продолжая изучать всученную ему деревяшку, когда услышал тонкий, чистый звон, зазвучавший сразу отовсюду. Недоумевая, он поднял голову - и увидел несущегося на него монаха с высоко поднятым двуручником над головой.

Элан запаниковал. На земле он никогда не брал в руки оружия, а те несколько раз, когда он сражался кристальным пеплом - его вел Меч, рассказывая ему о таинствах танцев смерти... Он неуклюже кинулся с арены, слепо размахивая перед собой бокеном - так, кажется, называлась та игрушка, которую ему вручили, но тут огромной силы удар развернул его, едва не заставив упасть на песок - и хранитель увидел перед собой ухмыляющуюся рожу охранника.

- Дерись! Иначе... - Он выразительно провёл рукой по горлу и подтолкнул Элана в сторону ристалища.

Огромный меч легко описывал восьмёрки и более сложные фигуры, постепенно превращаясь в огромную, слегка размытую ленту, больше всего похожую на сытую змею, забавляющуюся с очередной жертвой. Стальные кольца от сжимались, то расходились, нещадно болели руки, сотрясаемые в неумелых попытках парировать мощные удары двуручника. Его жалкий бокен мечник легко мог бы перерубить одним ударом - но по какой-то непонятной причине не делал этого, умудряясь просто снять стальную стружку плоской стороной огромного меча.
В какой-то миг Элан почувствовал, что больше не может. Голова стала пустой и звонкой, словно разум, изнемогший в отчаянных попытках найти выход, сдался и отошёл в сторону.

Руки сами, на каких-то непонятных рефлексах повели бокен в сторону - смешно и нелепо, словно подставляясь под удар - но монах споткнулся на середине тщательно продуманной связки, четырхнулся и с досадой уставился на противника.

Парнишка попался тщедушный, такого можно перешибить одним пальцем. Сколько таких он повидал, с горящими глазами и крестьянскими железками бросающихся прямо под его меч... Опыта никакого, сил и ловкости - тоже. В глазах - решимость отчаяния и дерзость юности, что заставляет сопротивляться до последнего вздоха, но мало чем может помочь в реальной схватке. Обычно он с такими не церемонился, разрубая первым же ударом, но тут был особый случай - велено было не убивать, но сломать, заставить ползать на коленях, вымаливая пощаду. Бывало и такое - ползали, как же. И не на коленях, а на обрубках ног, пуская кровавые пузыри и жалобно уставясь пустыми глазницами... Всякое бывало. И этот никуда не денется. Не было ещё таких юнцов, которые могли бы сопротивляться замыслам Церкви и опытного воителя... Вот только юнец об этом, похоже, не знал. Раз за разом он поднимался, держа обеими руками неуклюжую, смешную палку - и упрямо шёл на мечника, вызывая в нём уважение.... Подобное испытывает волкодав перед котёнком, бесстрашно бросающимся на него - перед тем, как прихлопнуть.

- Ладно, пора кончать. Сейчас подсеку ноги, пусть почувствует, как немеет тело, как кровь заливает чистый песок арены. На обратном ходе сниму с лица клок кожи побольше - и завоет щеночек, никуда не денется...

Монах шагнул поближе, просчитывая комбинации, но тут парнишка поднял голову - глаза его были пустые и плескалась в них, ещё недавно тёмных, фиолетовое пламя. Тщательно продуманный удар пропал втуне - нелепая палка, выставленная под совершенно неправильным, глупым углом умудрилась не только сорвать тщательно отлаженные, заслуживающие восхищения финальные задумки поединка, но и расцарапала ногу - смешно, нелепо и как нельзя некстати.

Воин рассвирепел и кинулся вперёд, вращая двуручником. Нельзя убивать? Ладно, не будем. Покалечим слегка, пусть поймёт, что значит - вставать на пути у мастера своего дела. И портить его план блеснуть умением перед высшим духовенством - а именно оно сейчас наблюдало за происходящим. Но странный юнец ничего понимать не желал. Он всё так же падал, уворачивался, совершал глупые, смешные движения, однако отработанные, верные, никогда не подводящие приёмы пропадали даром, а окованная дрянным железом палка раз за разом чувствительно тыкалась в рёбра, разрывая одежду, кожу, заставляя почувствовать боль собственным телом.

Монах разярилсяя. Никто не смеет нелепыми вывертами позорить искусство боя! Да ещё как! Шатается, падает, словно пьяный... Не бой, а насмешка над его мастерством! Он начал работать уже на поражение, не думая о последствиях. Накажут? Плевать! Слишком ценен опытный мечник, что бы бояться за свою жизнь - а остальное стерпим! Но этого нахала поставим на место...

Элан недоумевал. Разум его бастовал в попытках найти смысл в происходящем, но благоразумно не вмешивался, сознание словно парило в стороне от тела, отрешённо наблюдая за происходящим - а странный, нелепый танец продолжался. Весёлый и опасный хмель туманил голову, руки вдруг стали лёгкими, почти невесомыми - а ноги наоборот, погрузнели, заставляя спотыкаться и качаться из стороны в сторону, а то и вовсе падать навзничь, что неминуемо должно, просто обязано было по всем законам логики привести к поражению - это ясно написано было на растерянном и озверевшем одновременно лице противника Элана. Его меч, ещё недавно такой лёгкий и вёрткий, падал тяжело и сильно, как топор палача - щадить его похоже, уже никто не будет - но при этом он ничего не мог сделать! Непонятно почему у опытного и сильного воина не получалось справиться с неуклюжим юнцом, шатающимся, словно пьяный. Элан с удивлением наблюдал, как его руки взмахнули бокеном, слово пытаясь что-то показать невидимым зрителям - и совершенно случайно на его пути оказался меч противника. Взгвизнув, тот в очередной раз отлетел куда-то в сторону - а неуклюжая, вся в зазубринах палка прошлась по лицу соперника, раздирая кожу и заливая кровью лицо. Монах взревел раненым быком и кинулся вперёд, высоко подняв двуручник над головой. Хранитель отбросил бокен в сторону, пытаясь убежать - но руки опять подвели его, и тот полетел вперёд, прямо под ноги рассвирепевшему воину. Монах споткнулся - эта проклятая деревяшка запуталась у его в ногах, и упал лицом вниз... Элан попытался поддержать противника, шагнул вперёд - но опять сделал это словно пьяный. Меч противника зарылся в песок за его головой, а его собственные руки, вместо того, чтобы смягчить удар, неловко повернули голову монаха - раздался негромкий хруст и тот затих уже навсегда.

Тишина, воцарившаяся на площадке, словно звенела. Тело медленно отходило от напряжения, Землянин встал, не отводя взгляда от распростёртого тела - когда увидел стрелы. Сотни стрел были направлены на него из за каждого выступа, из каждой бойницы; и тетивы на луках были натянуты до дрожи в побелевших пальцах - а за ними виднелись белые, испуганные лица с расширенными глазами - слово ожидая, что он сейчас превратиться в чудовище и начнёт пожирать поверженного противника.

- Спокойнее, чада. Все видели - это просто нелепая случайность. Вы ведь не хотели его убивать?
Иерарх дождался неуверенного кивка Элана и, удовлетворённо кивнув, продолжил:

- Вам следует отдохнуть и подкрепить свои силы. До завтра.






- Великая! Помоги! - Ракх-инти распростёрся перед Греей, прервав её возвышенные думы - так раконцы деликатно называли любимое времяпровождение всех драконов - покемарить на горячем камне после сытного обеда, наблюдая удивительные грёзы, проносящиеся перед глазами воспоминания о прошлом и смутные образы грядущего. В принципе, каждый дракон мог, сосредоточившись, увидеть и более ясные картины будущего - но большинство драконов этого боялось, считая, что таким образом они не столько предугадывают, сколько формируют своё будущее, лишая себя внутренней свободы. И не было для гордого племени дракона большего проклятия, чем добровольное рабство - даже если это всего лишь зависимость от собственного предсказания.

- Встань, жрец. Чем я могу помочь приютившему меня народу Вар-Раконо, отплатив за проявленное гостеприимство и скрашивание долгого ожидания.

- Что ты, Великая! Ты нам ничем не обязана, для нас честь - принять себя земную мощь триединого, и лишь тяжкие страдания всего нашего народа заставили обратиться к тебе в этот горький час...

- Вряд ли я могу помочь целому народу; мои возможности - это просто сила обычного дракона, не более того. - Грея встревожилась. Лицо жреца было непроницаемо, но, похоже, он уже отвёл ей место в каких-то своих планах, пытаясь втянуть во внутренние интриги...

- Не обычного дракона, Великая. Как минимум, очень мудрого. Кто знает, может, это именно то, что не хватает нашему народу... Но что не хватает вам, уважаемая, это покоя - и возможности спокойно дождаться своего хранителя. В нашей стране разгорается гражданская война, и нам нужна ваша помощь.

Грея потянулась и зевнула как можно шире, выпустив клуб дыма сквозь ноздри - даже в человеческом обличье это произвело впечатление - Ракх-инти побледнел и отступил на шаг.
- Революция? Это может быть забавным. Может я и понаблюдаю ней. Вы - за или против?

Жрец глубоко поклонился, но в голосе его до этого прямом, зазвучали вкрадчивые нотки:

- Если вы, Великая, хотите остаться в стороне - это ваше право, и никто не смеет его оспаривать. Но, похоже, хранитель уже на подходе - и какие у него шансы выжить в стране, где все воюют друг с другом, у всех оружие, и для каждого человек - кровный враг?

Глаза Греи вспыхнули фиолетовым огнём. Тело затряслось, сразу увеличиваясь в размерах и обрастая чешуёй; огромный хвост бил по скалам, превращая камни в песок и пыль; струя пламени опалила землю, заставив раконцев, предусмотрительно попрятавшихся по щелям, взвыть в голос - как и все рептилии, они были чувствительны к высокой температуре...

Лишь через час после того, как дракон успокоился и превратился в очаровательную девушку, Ракх-инти выполз из небольшой трещины в скале, весь в земле и пыли и на коленях приблизился к Грее.

- Прости меня, Великая, можешь сорвать на мне злобу...

Та задумалась, заставив раконца стать на несколько оттенков светлее.

- Твоя смерть в данном случае ничего не изменит, а значит, нет смысла напрягаться. Лучше встань и расскажи всё подробно.

Драконесса поудобней устроилась на камне и приготовилась к долгому рассказу...



- Когда вы даете существованию имя, личное имя, вы изобретаете проблемы. Заметьте, чисто искусственные, созданные именно вами. Бог не может стать личностью. Он не может сказать «Я», потому что нет «Ты»; он не может определить себя. Всевышний неопределим, потому что определение подразумевает начертание границ, а всеобщее не имеет конца. Мы не можем представить безграничное существование, но, тем не менее, оно таковым является. Ум не может представить неопределяемое, потому что он требует определений, четко обозначенных границ. Вот почему господь, суть существование, не может быть понят умом. Из-за того, что мы пользуемся местоимением «он» для личности, мы говорим: «Бог - это он». Но «он» это неправильно, потому что если называть Всевышнего «он», то он становится личностью. Но другого пути нет. Если называть господа «это», будет лучше, но поскольку мы называем вещи «это», то Бог также станет вещью. Наш язык не предназначен для выражения неопределимого, поэтому лучшее, что мы можем делать, это использовать «он». Но он это не личность вообще: он не-личность, не-эго. Вы не можете сделать его ответственным за зло, творящееся вокруг! - и иерарх с торжеством фанатика откинулся на спинку стула, с усмешкой поглядывая на растерянного таким напором Элана.

- Позвольте, но если я правильно понял... Из вашего вывода следует, что бог есть вселенная, природа, безразличная к человеку... Зачем же тогда ваши храмы и богослужения?

Иерарх усмехнулся.

- Не будьте наивным... Это нужно для черни, и, потом - есть ещё Вы. Само существование триединого как символа божества, сошедшего на Землю, позволяет говорить о локальных проявлениях бога, и персонализации его как личности. Это даёт интересные возможности для диалога между Богом и Церковью...

- Даже так? Именно церковью - с большой буквы? - Хранитель с иронией смотрел на священника. Не много ли чести? Для тех, кто « до физики не дорос и ведёт исключительно интеллектуальный образ жизни?» Вы сам замечаете, что играете словами? Любая религия только этим и занимается! Ей проще полоскать мозги прихожанам демагогией о внешнем и внутреннем, чем развивать науку и заниматься обустройством общества. А насчёт того, что я в пути - это точно. Тот, кто уверен, что знает ВСЁ - не знает ничего...

- Вы не правы... Религия ведёт к одному - к ИСТИНЕ. Какое влияние демагогов ? Вы изучали тело ? Вы изучали Сердце ? Вы изучали УМ ? И очень важно то, что стоит позади за всем этим ?.. Это Вы называете демагогией ??? И это в науке не играют словами, потому что она узка, а в религиозности все по другому - то что было вчера, то уже ни когда не повторится и приходится как-то с трудом выражаться, так как ничего не стоит на месте... Вы знакомы с трудами современных мыслителей? Это люди МИСТИКИ к которым наука еще только подбирается, а не академики вроде ваших учёных, которые в лучшем случае просто продлят жизнь и не более, но не сделают человека счастливым... Наука - это просто ЭКСПЕРИМЕНТ, но лучше вот так : Религия - это просто вид науки, но с одним отличием: наука спрашивает об объективной реальности - той, которая существует вне вас. Наука исключает самих ученых. Она спрашивает обо всем, кроме самих спрашивающих. Религия спрашивает о вопрошающих. Это вопрос о внутреннем, субъективном. Чрезвычайно удивительно, что ученые никогда не беспокоились о сознании, которое осуществляет все исследования, изобретения, открытия. Это кажется абсолютно абсурдным, что вы не обеспокоены наиболее существенной действительностью в мире, поскольку человек - единственный, кто обладает субъективностью, у кого есть внутренний мир. Все остальное - просто поверхность; за поверхностью нет ничего. Это просто как шелуха на луковице: вы снимаете один слой и находите другой слой; вы снимаете этот слой и находите еще один. Вы продолжаете снимать слой за слоем, и в конце ничего не остается у вас в руках. Вы можете продолжать снимать кожуру, в конце концов вы никого не найдете там. И наука очень точна, очень логична; но ученый странным образом отстраняет себя от своих исследований. Он выносит себя за скобки. Он - единственный источник, и он ни во что не включен из того, что делает. Он исполнитель, он свидетель, он искатель, но он не существует. Ученый все время думает, что он очень умный, очень понятливый, и, конечно, так оно и есть в том, что касается вещей. Но есть область, в которой он плохо разбирается. Он верит в вещи, а поскольку он - не вещь, то это очевидно доказывает, что его нет. Существуют только вещи, кроме вещей, нет ничего; и если вы показываете что-то, что не является вещью и все же существует, то он не поверит в это. Но сознание не вещь. Если вы взглянете на это подобным образом, то наука будет выглядеть таким идиотским подходом, основанным на такой глупой идее; даже маленький ребенок может понять это. Поле деятельности религии - это та область, которую наука постоянно отрицает: узнать познающего, увидеть смотрящего, почувствовать чувствующего, осознать сознание. Определенно, это гораздо более великое приключение, чем любая наука, потому что это происходит внутри самого ученого. Ученый может отправиться к истокам, может найти самую отдаленную границу объективной реальности, но он останется абсолютно несведущим относительно самого себя. Вся темнота, которую он отрицает, концентрируется в нём самом! Поэтому учёные не только бесполезны - они вредны! Их наука, не способная дать истинного ЗНАНИЯ, только морочит людям головы! Лишь религия даёт прозрение, лишь она одна что-то стоит!

- Вы никогда не слышали про учёных, что ставили опыты на себе? В первую очередь! В медицине, физике, химии, да где угодно! Физика поля не является вещью, но существует - и учёные с ней работают! И именно они найдут бога! Просто потому, что не говорят, а делают, не жонглируют словами, а ИЩУТ! Это гораздо сложнее, но - правильней! Но я понял, что дискуссия невозможна - Ваше сознание уже зашорено, Вы просто не допустите другой точки зрения. В отличие от учёного, кстати. Поэтому среди людей науки есть верующие, а среди религиозных - нет людей науки. (Это не противоречие, весь вопрос в том, что первично) И учёные, и церковники во многом ошибаются - но именно тот, кто ищет, может найти, ПРИЗНАТЬ и исправить ошибку. Чего никогда не сделает ни одна религия мира. Именно поэтому все они обречены - даже те, кто ближе других подобрались к истине.

- Какой вы ещё ребёнок! Не изучив труды столпов нашей церкви, Вы уже говорите за все религии и даже не понимаете, что я Вам о Боге говорил, а не о конкретной религии, но Вы то в этом невежда, хотя пафос о науке несете четко... И тем более ваши физики сейчас приходят к тому, что открыли те люди от религии много тысяч лет назад и тем более то, что проще, то и гениальнее, а не сложней... Но Вы не хотите понять нашу точку зрения, а говорите о совсем другом и тем более "тот кто верит, тот не знает" - это тезис науки, а не религии. Именно тот, кто верит, не задумываясь - знает всё! Мудрый не ищет добра, потому добродетелен. Глупец норовит причинить добро и забывает о людях. Мудрый бездействует. Глупый делает тысячу дел, и дела его нарочиты. Добродетель творит, не прилагая усилий. Справедливость силится воцариться, возбуждает желание отвергнуть. Человек насаждает закон и по закону вершит наказание. Потому говорю: Утрачена добродетель - выпячивается справедливость. Утрачена справедливость - вырастает закон. Закон есть угасание преданности и веры, и начало смуты. Благоговение перед цветком - признак невежества. Мудрый ищет плод, не соблазняясь веером соцветий. Как цветок отвлекает от плода, так познание уводит от истины. И будешь ты как цветок, у которого церковь оборвёт листья, дабы превратилась его жизнь в горький, но необходимый плод завершения!

Иерарх трижды хлопнул в ладоши, с сожалением смотря на Элана - дверь бесшумно распахнулась и в проёме возникли трое плечистых монахов с верёвками в руках...



- Похоже, логические аргументы кончились, в ход пошли более сильные. - Мрачно сказал Элан, оглядывая карцер. Темная келья размером не больше чем метр на два - но, в отличие от того, что рисовало воображение, довольно сухая, к тому же там были деревянные нары. Но не успел хранитель порадоваться этому обстоятельству, как его грубо бросили на пол и принялись плотно упаковывать в гигантский кусок брезента, наматывая его как можно туже. Специальные застёжки защёлкнулись вдоль всего полотна, оставляя его ровным и не позволяя пережаться.

- Человеческая плоть слаба, но именно она заставляет нас гордо поднимать голову и бросать вызов тем, кто неизмеримо сильнее и могущественней. Поднимите и положите его на скамью - мы же не хотим, что бы наш будущий соратник простудился?

Грубые руки небрежно подхватили спеленатого как младенец землянина и небрежно бросили на нары. Тот больно стукнулся затылком о стену и прикусил губу, что бы не взвыть от негодования и бешенства. А тихий елейный голосок продолжал вещать:

- Это так называемый кокон лишения тела. Несмотря на то, что ты пытался напрячь мышцы на руках и ногах, завёрнут очень надёжно. Тебя пеленали мастера своего дела. Сейчас ты не можешь пошевелить даже пальцем. Правда, лицо было заматывать не велено, но пусть тебя это не утешает - после того, как закроется эта дверь, даже лучик света не проникнет сквозь каменную толщу. И, кстати: после часа нахождения в коконе всё тело онемеет и ты перестанешь его ощущать, через сутки - твои мышцы начнут медленно погибать от недостатка кислорода, а ещё через неделю у тебя начнётся гангрена рук и ног. Даже я не знаю, когда тебя отсюда выпустят. Наверное, тогда, когда ты решишь идти по пути, милосердно указанному тебе святой матерью-церковью. До встречи! Или - прощай, не знаю… Двери закрылись, и наступила темнота.

Кап. Кап. Где-то за стеной, на пределе слышимости перестук капель. Элан облизнул пересохшие губы. А он ещё радовался, что его поместили в сухую камеру! Руки и ноги он перестал чувствовать почти сразу. Они словно растворились в тесноте чёрных тисков. Потом пришло отчаяние - и удушье. Легкие не могли растянуть толстый брезент, и человек заметался в ужасе, пытаясь вдохнуть побольше воздуха.

Но скоро сил на отчаяние не осталось. Тюремщики хорошо знали своё дело - воздуха в сжатые лёгкие попадало ровно столько, что бы не умереть от удушья. Хранитель сам не заметил, как приспособился дышать ровно и неглубоко, словно во сне, аккуратно расходуя каждую молекулу кислорода, попадающую в его лёгкие. Он даже стал приноравливаться к странному состоянию покоя, в котором оказался - но на смену удушью пришла жажда. Вначале слабая и еле заметная, она постепенно набирала силу - Элан с содроганием наблюдал, как растёт это столь простое, сколь и невозможное сейчас желание. В тщетной попытке освободиться он вновь заметался на топчане, пытаясь сделать хоть что-то - но добился лишь нового приступа удушья. Землянин притих, ожидая, когда вновь лёгкие заработают в том особом режиме грёз наяву, когда дыхание очень мелкое, словно ветерок от порхания крыльев бабочки - и не заметил, как сознание его стало совершенно чистым, словно кто-то провёл по нему тряпкой, сметая неуклюжие и неловкие мысли, мешающие внутреннему состоянию покоя - и какой-то странной, неземной белизны… Сразу куда-то исчезли все страхи и волнения, тело успокоилось и работало от силы в одну десятую своего обычного режима. Удары сердца стали медленней… Ещё медленней… Приходилось ждать, дожидаясь его очередного удара: стук… Тишина… Кажется, прошла целая вечность, полная пустоты... Тишина, не нарушаемая уже ничем… Стук… Потом биение сердца стало глуше, и приходилось напрягать слух, что бы уловить его и до этого негромкие удары. Элан внезапно обнаружил, что висит над топчаном, с трепетом всматриваясь в собственное тело. Страх - тело под ним забилось, кинулось вперёд и хранитель вновь ощутил давление старого брезента. Он заставил себя успокоиться и принялся рассуждать. Смерть в его положении - мелкая ошибка, не более того. А вот возможность управлять своим сознанием независимо от тела - это стоило использовать. Землянин вновь, теперь уже сознательно принялся выравнивать дыхание, пытаясь замедлить удары сердца. Это удалось не сразу - мысли и предположения, теснившиеся в голове, мешали, сбивали с нужного ритма. Но когда разум, изнемогший под непосильной задачей, расслабился, уступив рефлексам; когда пришло то состояние грёзы наяву, тот странный и непонятный миг между явью и сном, растянутый не на мгновения - на века, Элан почувствовал, как медленно отделяется от тела и поднимается над топчаном….
Всё вокруг стало иным, ярким и грёзоподобным одновременно; стены внезапно истончились и за ними были видны иные помещения и другие люди; странный серый налёт лёг на глаза, словно землянин смотрел сквозь дым - или воду.

Хранитель испугался, что, улетев, не сможет вернуться - и тонкий шнур мысли тут же отделился от него и, вытянувшись в сторону неподвижного тела, плотно обмотался вокруг него. Элан расслабился - и принялся подниматься вверх, с некоторым трудом просачиваясь сквозь толщу камня.

В нескольких комнатах над ним были камеры - тут сидели, лежали совершенно измождённые люди. И не только люди. Ему попалось совершенно фантастическое существо, похожее на помесь человека и ящерицы - тонкое, гибкое, с кожей изумрудного цвета, местами покрытой чешуйками. Впрочем, и человекоящер то же был узником - он так же, как и остальные лежал, уставившись в стену, равнодушный ко всему, даже к собственной участи.

Потом пошли кладовые - загромождённые сундуками, полками, заваленные самыми разнообразными вещами - одеждой, отрезками тканей, непонятными инструментами, оружием. Дальше начались съестные припасы. Элан завистливо посмотрел на молодого монаха, который суетливо заскочил в кладовую, отхватил от ближайшего окорока плотный кусок и принялся его торопливо есть, чавкая и брызгая слюной. Мысленный поводок тут же натянулся, сообщая о беспокойстве оставленного тела, и Элан ускорил подъем, неожиданно оказавшись в центральном нефе здания, предназначенном для молитв.

Час был неурочный, и в нем почти никого нем было - лишь несколько коленопреклонённых человек стояли перед сложным знаком триединого, начертанным на главной стене храма, и молились, отбивая поклоны. Элан уже совсем собрался лететь дальше, когда присмотрелся - и ахнул. От каждого молящегося уходила тонкая нить энергии - словно кто-то вытягивая часть души из людей, открытых для общения с божеством.

Постепенно истончаясь, крохотные ручейки энергии уходили куда-то вверх и в сторону, скрываясь в верхних этажах здания - или даже исчезали вдалеке. Помедлив, хранитель отправился вдоль серебристый струй энергии - крохотных, почти невидимых зрением даже бесплотного духа, но тем не менее вполне реальных.

Просочившись ещё сквозь несколько стен, землянин внезапно оказался в личном кабинете верховного иерарха. Все стены его были покрыты золотом, повторяющим всё тот же символ триединого и украшенном драгоценными камнями; стол из красного дерева, покрытый тончайшей резьбой, был завален бумагами, долженствующими показывать высокую занятость хозяина кабинета. Впрочем, судя по слою пыли, к некоторым из них не притрагивались годами. Но сейчас верховный иерарх был на месте, весь сосредоточенный, и что-то вполголоса обсуждал с двумя монахами, в одном из которых Элан не без содрогания узнал монаха, руководившего его палачами, а в другом - проповедника, читавшего ему проповеди.

- Последнее время его кормили сытно, но не перекармливали, давая пищу лёгкую - фрукты, злаки, лишь иногда мясо. Это возбуждает чувствительность и остроту ума, так что сейчас ему не удастся осоловеть и забыться. С другой стороны, даже самый выносливый человек рано или поздно в таких условиях теряет чувство времени и дальнейшая пребывание его в коконе уже не воспринимается им как наказание.

- Но если развязать его раньше времени, уважаемый Протолет, наша цели не будет достигнута! Этот еретик довольно упорен, мы все это наблюдали во время вчерашней схватки. Он должен в полной мере ощутить ужас от пребывание в темноте и тесноте, испытать тысячи страхов в ожидании смерти - от удушья, от голода и жажды, терзаясь муками неизвестности… Иначе его не сломить! Если его развязать и накормить, всё придётся начинать сначала. Более того, решив, что мы не хотим его смерти, он воспрянет духом и дальнейшее пребывание его в коконе перестанет быть эффективным! Тут очень важно уловить момент, когда он сломается, не потеряв при этом повышенной чувствительности! Я говорил вам, что в камере нужно держать наблюдателя, следящего за состоянием подопечного, а вы: спугнем, насторожим…

- Так.

Верховный иерарх с трудом встал, опираясь на богато изукрашенный посох, в вершину которого был вставлен огромный алмаз, горящий в лучах солнца ослепительным светом - и Элан увидел, что тот совершенно сед и даже благообразен - у него был вид мирного, мягкого старичка, доброго и всепрощающего. Впечатление портил лишь острый взгляд неожиданно тёмных, со злым прищуром глаз.

- Так. Хранителя нужно сломать во что бы то ни стало. Во-первых, силы в нём много, а как она нам нужна - сами знаете. - Дождавшись утвердительных кивков с другой стороны стола, он продолжил, роняя тяжелые слова: - Если не получится сломать- жить он не должен. Это вообще большая удача, что он, ещё не инициировавшись, попал к нам в руки. Помедли мы пару недель - и весь наш труд на несколько тысяч лет пошёл бы прахом. Рано ещё Кавншугу меряться силами с инициированным хранителем…

Элан, поняв, что речь идёт о нём, подлетел поближе - и задел одну из нитей энергии, пронзающих комнату.

- Чужак!

Низкий, словно потусторонний голос заполнил комнату, заставив елейного монаха забиться под стол, а остальных судорожно оглядываться по сторонам, сжимая головы в плечи. Внезапно глаза верховного иерарха торжествующе вспыхнули - он увидел хранителя! Из камня на вершине посоха вырвался слепящий луч - и Элан, потеряв контроль, полетел вниз, во тьму…