* * *
Волк был матёрый. Одиночка, ушедший из стаи не из-за слабости или дряхлости, он не признавал над собой никакой власти – даже власти волчицы. Такое бывало, только редко. Гор, устроившись поудобнее в развилке между двумя толстыми ветками, наблюдал за серым хищником, неспешно идущим с последней лёжки. Битый, он за неделю сменил уже три места ночлега, постепенно забираясь всё дальше на запад. Живущий силой клыка, он был мудр и никогда не оглядывался, даже если оставлял за собой кровь и клочья шкуры. Слушая по ночам вой других волков, сам никогда не отвечал, лишь тихонько приплясывал на прелой хвое, изучая образы соплеменников, вслушиваясь в новости, вспоминая что-то своё…
Всегда чуткий и осторожный, каким-то непостижимым образом лесной отшельник понял, что за ним наблюдает человек. Гор никогда не появлялся с подветренной стороны, никогда не оставлял следов, даже по нужде уходил не меньше, чем за полверсты – но всё же чувствовал: волк знает о нём, причём не просто о наблюдении, но и что-то о нём самом, что-то сокровенное и глубоко личное, что примиряет матёрого с его присутствием. У них установилось какое-то странное, молчаливое соглашение: волк делает вид, что не замечает человека, а тот, в свою очередь, не мешает серому жить так, как ему хочется.
Вчера волчара задрал зайца. Тот был здоровый, такого бы хватило человек на пять и ещё собакам бы осталось. Но, наевшись до отвала, серый не стал сегодня отлеживаться и вновь встал на след. Уже не первый раз он прикапывал остатки добычи и уходил – не для того, что бы вернутся, а просто уходил в ночь. Ночные гонки вперемешку с охотой вымотали Гора, но от твёрдо знал: не просто так он увидел в дыму морду этого зверя. И волхв, и сам серый знали что-то, что должен узнать и он, если, конечно, хочет и дальше жить не просто так, для удовольствия, а постигая что-то новое и этим самым уже изменяя мир. Вот только скользить по ночному лесу наравне с хищником, способным загнать матёрого лося, да ещё и не попасться ему на глаза – это было вне сил человека.
На десятый день зверь словно сжалился над незадачливым учеником. Он обустроил очередную лёжку в камышах у небольшого болотца, разведав и протоптав несколько тропинок для отхода, задавил тут же водяную крысу и весь день проспал, дав возможность отдохнуть и своему соглядатаю. А вечером исчез. Только что был тут, обнюхивая берега впадающего ручейка и фыркая от шерсти бобров, решивших устроить тут плотину, и вдруг – пропал. Ни шороха, ни звука. Гор поднялся повыше на дереве, изучая окрестности – ничего. Вздохнув, он сделал то, чего старался по возможности избегать: спустился с деревьев и пошёл по следу зверя. Конечно, во время охоты, когда волк бегал за добычей, он преследовал их в стороне, но даже тогда он не шёл по следу: старее охотничье правило строго запрещало идти по чужой тропе. Однако сейчас выбора не было. Он не должен был упустить свой объект.
След был чёткий. Возможно, половец или изнеженный житель городов тут ничего бы не увидели, но любой из мальчишек, живущих по приграничным заставам, разглядел бы всё чётко и ясно, словно на ладони. Вот матёрый пробежался по поваленному стволу – его когти оставили глубокие борозды в древесине, вот взбаламутил небольшую лужицу, здесь ветки куста ещё хранят запах его шерсти – если присмотреться, наверняка можно найти несколько серых волосков…
Глухой рык, раздавшийся спереди, заставил его, замереть, нащупывая рукоять ножа. Он где-то рядом? Гор аккуратно шагнул в сторону ближайшего дерева, но тут нога его поехала по земле, ставшей внезапно скользкой и мягкой – и рухнул куда-то вниз. Ловушка! Он беспорядочно принялся хвататься за землю, но та, ставшая сырой, отказывалась помогать одному из сыновей Сварога, и тот оказался в яме.
Тёмнота, густая и вязкая. Склоны ямы были круты, но его барахтанье сыграло свою роль и он почти не расшибся – колено побаливало да ногти на руке ободрал, но это пустяки. Главное, крови не было, потому что… Темнота, словно усмехаясь, в ответ на мысли человека ожила, наполнив яму угрожающим рычанием, и в ней зажглись два зелёных волчьих глаза.
Волк – трезвый, расчётливый рационалист. Бесстрашие серых – отнюдь не безрассудная самоотверженность собаки. Он дерется как заправский фехтовальщик – молниеносный бросок и такой же стремительный отскок в сторону. Волк всегда готов к борьбе, но это не значит, что он всегда нападает. Рык становился все тише, и, наконец, смолк. Только огни зелёных глаз светились в одном выпаде – или прыжке, от лица человека. Гор с усилием расслабил напряжённое тело и закрыл глаза.
- Игра продолжается. Я на его территории, но я не добыча и не охотник. Я – часть его мира. Почему? Что я увидел за эту неделю? Он – силён. Он легко тащит на себе добычу десятки вёрст. Он – умён и расчётлив в бою. Может закончить бой одним ударом, бьёт только по жизненно важным местам, всегда дублирует свои удары. Вцепившись в горло, он одновременно бьёт лапами слева и справа, двигая телом так, что бы не попасть под удар и не дать добыче ускользнуть. Когда же рассвет? Волк вышел на охоту уже под утро, значит – скоро. Нож выпал, но он где-то тут. Если я его увижу…
Тихое, но угрожающее рычание наполнило яму.
- Нет, это бесполезно. Он чует то, что я ещё и не представил себе. Старые воины тоже способны чуять удар до удара, говорят, это единственное спасение в битве одного со многими. Нельзя сосредоточиться на десятерых, это выше человеческих сил. А если глядеть на одного, то остальные удары точно пропустишь. Как это они делают?
Солнце осветило яму через два часа. Небольшая, в один выпад в поперечнике, с несколькими кольями, небрежно врытыми в центр, она предназначалась медведю, поэтому ни волк, ни человек не оставили на грубых копьях ловушки своей крови. Возле одного из кольев лежал охотничий нож. Вокруг безостановочно кружили человек – и волк. Стоило одному податься вправо, другой ту же двигался влево, но если один делал движение к ножу – другой тут же двигался навстречу, и противники вновь прижимались к стенам. Глаза волка горели, он безостановочно тихонько рычал. Лицо Гора скрывала снятая рубашка, но и он вполголоса отвечал серому. Этот танец, танец смерти, мог длиться долго. Очень долго, пока у одного из противников не сдали бы нервы и он не бросился бы вперёд, напрямую, над остриями старых копий. Тогда тело второго из поединщиков ударило бы сверху, пронзая противника своим весом. Но тут волк удивил человека. Он свернулся калачиком, повернувшись мордой к стене, словно потерял интерес к сопернику. Шерсть опустилась и рычание стало стихать – и постепенно прекратилось. Гор остановился и перевёл дух. Что теперь – лезть за ножом? Наверняка последует убийственная атака. Глаза зверя – далеко не самый главный из способов ориентирования в пространстве. Вон, уши торчком и дышит вдумчиво, словно пытается понять что-то. Аккуратно сняв скрученную рубашку – была мысль использовать её как кнут, Гор совсем уже собрался положить её себе на колени, как вдруг взгляд его зацепился на большой корень у себя над головой. Если захлестнуть его рубашкой, и подтянуться, можно успеть ухватиться и вылезти. Прыжок, торопливо хлестнула кожаная ткань, есть! Подтягиваясь, охотник внезапно почувствовал на себе лапы зверя. Огромный прыжок, из совершенно неудобной позы, прямо ему на спину. Человек сжался в ожидании клыков, однако сильный толчок возвестил, что зверь вторым прыжком благополучно выбрался на свободу. Прошуршали ветви кустарника – и настала тишина. Гор обессилено опустился на дно ямы. Отдышавшись, он подобрал нож, и, вновь подпрыгнув, выбрался из ловчего капкана. Следы зверя вели на восток – он возвращался к прежним местам охоты. Подумав, Гор поклонился вслед волку.
- Спасибо за науку, матёрый. Бить нужно непредсказуемо, в тот момент, когда твой противник ошеломлён или хотя бы отвлечён. А к этому его нужно подводить самому.
* * *
- Значит, волк? Сильным тотем, и непростой. Может много дать, но и освоить волчий бой будет непросто.
Яровид в задумчивости мял в руках сырую кожу, предназначенную для охотничьего доспеха. Гор поёжился. До вымачиванья в специальных составах кожа медведя по крепости была подобна упругой доске, и мять её, да ещё вот так, задумавшись, у него никогда не получалось. Чем только на пару с ветераном он не занимался! И пни корчевал, и траву косил, и сети из реки тянул. И ладно бы, как все люди – обязательно с тяжеленными наручами на руках, в которые по мере роста гора Яр подкладывал всё более тяжёлые вставки. А сколько раз он по песку на карачках на склон полз, поднимая на вершину холма тяжёлые брёвна! Вздумалось ветерану там вышку дозорную поставить – так один Гор всё и перетаскал. Навьючит на себя очередное полено, и ну цепляться пальцами за песок. А склон крутой, песок сыплется, пальцы в кровь стирал. Три года Ветеран ученика к оружию не подпускал, да и сейчас кроме ножа и кистеня – всё только учебное, громоздкое да тяжеленное.
- Так что волхву передать, учитель?
- Молчану? Скажи: твой это тотем. Всё правильно ты почуял, и зверь тебя признал. Получиться из тебя волчара, не сразу, конечно, но получится. А остальное – пусть сам решает.
Волхв сидел перед огнём. Тот плясал в очаге, языки пламени были редкими и длинными и казалось, что на дровах танцует гигантская птица, бьёт острыми крыльями, говорит на своём, непонятным постороннему, языке.
- Яровид сказал: «- Да!»
Молчан задумчиво кивнул, не отводя взгляда от огня. Затем бестрепетно сунул в него руку, пошерудил в углях, и вытащил пяток камней. Бросил на столешницу, где они застыли неровной грудкой, остывая.
- Подойди, присмотрись. Один твой будет. Какой – сам решай.
Гор растерялся. Подошёл, аккуратно подцепил ложкой каменную горку, раскатал по столу. Все камни были разные. Круглые, как речная галька, прозрачные, как жёлтые слёзы, что находят по руслам рек, белые, словно первый снег. Один, большой, кроваво-красный, был красив. Такой и князю подойдёт. Протянул было руку, хотел взять, но словно холодом в ладонь повеяло, зимой студёной. Растерялся, провёл над камнями. Волк вспомнился, и ночные танцы – во тьме, не видом, чутьём жив остался. Закрыл глаза, провёл пальцами над столешницей. И как будто птенца накрыл. Тёплый, полный жизни, готовый говорить – или петь. Рука сама сжалась.
- Выбрал? – Старый Молчан стоял рядом, смотрел строго, а глаза смеялись. Кивнул Гор, разжал ладонь и чуть не заплакал – лежал на ней бесформенный серый камешек. А волхв ухмыльнулся, собрал остальные камни да в помойное ведро выкинул.
- Зачем же! Там были такие красивые!
- Тут один стоящий камень был. Твой. Остальные – так, мусор. Девкам дарить да малышне играть. Без меня такие найдут, тут я им не помощник. Нацепи свой на шнурок – и носи. И пока он тебе песни петь не начнёт, не ходи ко мне. Дальше я вас обоих учить буду.
* * *
- Нравиться полуторник? – Тяжёлое лезвие посвистывало, разрезая воздух. Раньше, до встречи с Яровидом, Гор думал, что полуторник – это просто размер меча. Побольше обычного, поменьше двуручника, и всё. Оказалось – всё не так просто. Можно сказать, совсем не так. Меч с полной заточкой одной стороны и половинной другой предполагал особую технику работы – двумя руками, причём если правая привычно вертела рукоять, то левая ложилась на лезвие, совершенно меняя технику блоков и ударов. Резкие колющие удары двумя руками по мощности превосходили копейные, а вторая точка управления за центром тяжести позволяла резко менять как направление движения, так и радиус взмахов лезвия, делая удары непредсказуемыми и неотслеживаемыми.
- Да, дядь Яр. Очень.
- Давно видел, как ты с ним милуешься. Но придётся тебе отложить любимую игрушку. Волчий бой требует скорости, так что будешь тренироваться с парными лёгкими клинками.
Гор чуть не заплакал. Он был с детства крепким, а регулярные занятия со старым ветераном, его непонятные упражнения, большей частью хозяйственные, но неуклонно развивающие силу и точность удара, сделали его одним из самых сильных парней в городце. У него и полуторник порхал, как пёрышко! Зачем тога было заставлять его работать в кузне, требуя, что бы он вечерами бил молотом до тех пор, пока он не вываливался из сведённых судорогой рук, придираясь к малейшей неточности удара? Что бы всучить ему эти коротыши?
Возмущение столь явно было написано на лице парня, что Яровид рассмеялся, и подхватив пару лёгких, длинной не больше перехвата руки, узких прямых мечей, поманил того на утоптанную площадку, используемую им для тренировок.
- Подхватив свой любимый полуторник, Гор шагнул следом, радуясь возможности позаниматься с учителем, и растерялся: перед ним стоял хищный, битый жизнью противник, с недобрым прищуром бешенных глаз и злой улыбкой, которую легко можно было спутать с волчьим оскалом. Причём он смотрел куда-то за спину парня, тяжело и пристально словно раздумывая: «- с кого начать?». Гор оглянулся, хотя прекрасно знал, что увидит, и был сбит на землю самой банальной подсечкой. Подскочив, бросился в атаку, стремительно вращая мечом: в горячке поединка забыв, что он учебный, он совершенно перестал соизмерять силы и если бы попал по Яровиду, тут наверняка бы пострадал. Впрочем, подставляться под удары полуторника, даже с затупленной режущей кромкой, тот не собирался. Если разозлённый Гор был похож на разъяренного быка, то старый ветеран был подобен воде: он легко обтекал полосующего воздух ученика, а его клинки постоянно жалили: щека, грудь, шея, живот… Когда дело дошло до паха, парень охнул и присел, потирая пострадавшее место.
- Как видишь, всё очень просто. Сила и точность – дело важное, но в настоящем поединке всё решают хладнокровие и скорость. А в волчьем – ещё и умение смутить, ошеломить противника. Ну кА вспоминай, ученик: я поставил хоть один блок?
- Нет. Всё время вертелся, как уж на сковородке.
- Волк никогда не защищается. Он – охотник, не жертва. Волчий бой – это нападение.
- Какое нападение? Уворачиваться-то! В реальном бою долго не поуворачиваешься…
- В реальном бою ты умер бы тот час же, как оглянулся. Или, если бы хватило ума не отвлекаться – после первого пропущенного удара. То есть, практически сразу. Нужды в обороне не было бы.
- А если врагов много? Если все – и одновременно нападают?
Яровид рассмеялся.
- Ну, если все и одновременно, тогда и приходиться вертеться. – И, разом посерьёзнев, добавил: - Вот только ни у кого не получается победить, если все и одновременно. Только в сказках. Ну, почти не у кого.
- Почти? Значит, и в жизни бывает? Расскажи!
Ветеран опять рассмеялся, стряхнув с себя тяжесть воспоминаний о былом.
- Как всем хочется сказки… Есть стиль ярого воина. Он постоянно в движении, крутиться, как юла, может даже уворачиваться от стрел. Способен биться долго и со множеством врагов, не замечая вражеских ударов и мелких ран.
- Здорово! А ты сам так можешь? А меня этому стилю научишь?
- Научу, как не научить. Когда все остальные освоишь. – добавил Яровид с ехидной улыбкой, видя, как скривилось лицо юноши, продолжил уже мягче:
- Ярый воин – это венец мастерства. Обычно если волхвы видят, что кто-то из русичей готов взять на себя это бремя ему преподносят небольшой флакон. Вот такой. – Он приподнял лежащий на земле свой старенький мешок, с которым даже и из дому никогда не выходил, и достал оттуда небольшую деревянную кружку с горлышком, залитым воском. Вез всякой резьбы, вся чёрная, она смотрелась мрачно и зловеще. – Там – специальный настой. Выпьешь его – и станешь многократно сильнее и быстрей. Вот только вряд ли выживешь, едкая штука. Да ярые и не стараются. Задача такого воина – не жизнь сохранить, а уничтожить как можно больше врагов. Это – как крайний случай. Когда в бою ни на что уже надежды нет, вьют это зелье. И один воин уносит жизни десятков врагов. Даже пронзённый мечами, он продолжает сражаться. Хорош сказ?
- Пожертвовать собой ради остальных – это достойно. Но страшно. И нет в твоём рассказе ничего сказочного.
- Эх, юноша… сказка – в том, что есть русичи, способные становиться ярыми без всяких настоек, и рассудка при этом они не теряют, потому и выживают… унося жизни десятков врагов. Вот только я таких бойцов не видел. Слышал, вроде были где-то, когда-то, и видел тех, кто говорил, что он таких видел… Язык – он же без костей, что хочешь, сказать может. Ладно, давай заниматься: бери клинки, к твоему любимому полуторнику мы ещё вернёмся. А сейчас: видишь деревянное чучело. Нанеси четыре удара: горло, пах, левое и правое плечо. Как можно быстрее. Начали!
* * *
Камень петь не хотел. Ну никак. Он оставался обычным камнем, весящим на шнурке или лежащим на ладони, и никаких особых свойств не проявлял. Ни силы не прибавлялось, ни скорости: камень и камень. Когда шнурок заметили на плясовой, девчата тут же зашушукались: откуда у мальчонки амулет, кто подарил, кто благосклонность выказал? Но, раскрутив растерявшегося парня на рассказ о волхве и посмотрев на камень, столь же быстро охладели: булыжник он булыжник и есть. Ни вида, ни пользы.
Несколько раз Гор, смущаясь, уходил за околицу и пытался тихонько напевать своему камню. Тот оставался безучастным и в голову всё чаше лезли крамольные мысли: « А не шутка ли это скучающего волхва?»
С мечами дело тоже не шло. Слишком лёгкие, слишком хрупкие. Они порхали, нанося лёгкие, касательные удары манекену. Он не чувствовал их, не понимал, как они могут нанести стоящий удар. И – скорость. Яровид не раз говорил: « - Лёгкий клинок берёт не силой, но скоростью». Ты должен двигаться с лёгким клинком вдвое быстрее, чем со своим полуторником. А у тебя их два – итого: вчетверо. Ничего не выходило. Чужое, непослушное оружие. Медленные, вялые руки. Как можно нанести четыре удара по бревну между покачиваниями привязанного на верёвку щита? Полуторником он мог нанести один, и то зацепив щит. Лёгким клинком – два, с тем же результатом. А тут – четыре…
А потом ему приснился сон.
Тяжёлые, подземные своды. Вода, собирающееся под ногами в булькающие лужи. Он полз по ним, испытывая наслаждение от лёгкого проскальзывания грязи под брюхом. Быстрее, ещё быстрей. Воздух в подземельях всегда тяжёл, и лёгкий ветерок воспринимается как ураган. Сейчас он же был вихрем! Ход был проложен и отполирован телами прислужников тысячи лет назад. Он был широк и удобен – для виевичей. И огромное, гибкое тело мчалось без опасений, лишь насмешливо улыбаясь, когда земляные стены стукали его на поворотах. Чем больше ударов нанесёт ему мать-земля, тем сильнеё умнётся его чешуя, тем чаше мечи надземников будут бессильно отскакивать от него. У входа в Чёрный Зал он притормозил, приняв беззаботный вид, и вполз в него с подобающей его сану величественностью. Тот был пуст, лишь возле алтаря стояла одинокая человеческая фигура. Дрожь изменений пробежала по телу, и вот уже личный посланник жреца встаёт перед ним на две ноги.
- У меня новости, Великий. Ещё один осколок начал пробуждаться.
- Это не новость, 903-тий. Я знал об этом по изменениям основного камня.
- Так вам удалось подчинить его себе? Велика воля Чёрного Бога! – Посланник склонился в поклоне, не замечая досадливой усмешки на лице жреца.
- Не мели ерунды! Он служит только детям огня, во всяком случае, пока хоть один осколок несёт в себе Его частицу. Но наблюдая за самим камнем, я научился подмечать, когда просыпаются его дети. Вы нашли, где осколок?
- Нет. Он ещё не начал петь. Но это – дело времени. А мы умеем ждать.
Жрец сложил руки в замысловатой фигуре.
- Ждать – это то, что мы умеем лучше всего. Мы смогли переждать закат и падение вселенной, мы смогли приспособиться и выжить в толще земли… Что нам какой-то камень, пусть даже и оставленный творцом этого мира? Это не наш творец. Иди – и, в следующий раз приходи с более чётким и обстоятельным докладом, если не хочешь стать моим ужином.
Фигура жреца расплылась и превратилась в гигантскую змею, чешуёй покрытую чешуёй с металлическим отливом…
